|
квартирная плата оказалась практически одинаковой.
Окончательно жизнь потеряла для Драгомирова смысл минувшей
зимой в канун седьмого года перестройки, когда распалась семья
и сын Сан Саныча стал называть папой другого человека.
Драгомиров ожидал, что этот другой окажется бритоголовым бугаем
в малиновом пиджаке с золотой цепью на шее, разъезжающим на
белом "мерседесе". Но он ошибся. Этот другой зарабатывал
немного, был щупленький, маленький и плюгавенький, гордился
своей стопятидесятилетней родословной от императорских
форейторов и, что самое важное, был владельцем неплохой
квартирки в центре города. Сан Саныч пытался осмыслить
ситуацию, понять как же все это так случилось, как произошло,
но все его размышления упирались в шекспировское: "Зову я
смерть. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья,
над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном
одеянье..." Ту самую злополучную зиму Сан Саныч не собирался
пережить, но судьба распорядилась иначе.
К Рождеству вьюга выбелила Город, и восхищенные деревья
тянули белые пальцы в ажурных перчатках к дрожащему серпу Луны.
Пепельный зыбкий лунный свет, искрясь, невесомым серебряным
дождем стекал на подвенечное убранство земли, на звонкие
ледяные оковы рек и плывущие айсберги домов. Светлый праздник
бродил по Городу, подмигивая вечерами из окон разноцветьем
елочных огней, дразнил ожиданием нового доброго и радостного.
Долгие, неимоверно долгие студеные ночи господствовали над
полуночной страной, кружили черной тенью, закрывая мглой
небесный свод, скрывая низкое холодное солнце. Жизнь
пробуждалась задолго до рассвета огоньками, загоравшимися в
одиноких квадратиках окон, обиженным скрежетом первых трамваев,
потревоженных в самый сладкий предутренний час рождественских
грез. Иномарки вереницами возвращались в спальные районы, а в
глубинах кварталов начиналась странная, шуршащая возня. В
предрассветной мгле темные пугающие силуэты с ободранными
сумками склонялись над мусорными контейнерами, обтрепанные
бесформенные фигуры утренним обходом прочесывали площадки и
прощупывали мрачные углы. Размытая тень, почти сливаясь со
стеной, застыла над подвальным окошком - известным притоном
одичавших, но вполне, говорят, съедобных котов. Город, как
впрочем и вся страна, впал в грех и нищету. Москва хорошела, не
жалея средств строила "обжорные ряды", возрождала храм
Христа-Спасителя и расширяла зоопарк, надеясь пиром во время
чумы и именем Христа обеспечить безмятежное существование
редкостных животных, а заодно и правительства. А страна... В
ней по очереди бастовали шахтеры, учителя, служащие,
транспортники... Астрономические суммы их зарплат миражами
таяли, растворяясь в загадочной сиреневой дали на бескрайних
просторах России, не достигая места назначения. Задержка денег
в ряде мест перевалила за полугодие, и счастливые, дожившие до
зарплаты люди покупали к Рождеству "ножки Буша" (так прозвали в
народе американские куриные окорочка) на деньги, заработанные в
июне. "И как вы еще живете? И на что живете? И при этом еще и
на работу ходите?" И полное недоумение в глазах иностранцев. И
в ответ устало - извиняющееся: "Это Россия".
Тем не менее Светлый праздник бродил по Городу, даря
улыбку новогодним снам и вселяя надежду в сердце. Сан Саныч
привез к Максу, своему единственному, по гроб жизни, двуногому
другу, своего пса по кличке Принц, единственного, по гроб
жизни, четвероногого друга. Он уже все решил, но мохнатого
друга предать не мог. С Максом Сан Саныч не виделся ужасно
|
|