|
фотографий.
Наташа взяла их, взглянула.
- Что это такое? - прошептала она.
На снимках, словно на рекламных кадрах какого-то фильма, она увидела
себя. В одеждах и декорациях того самого сна. Стоящей во весь рост посреди
комнаты, сидящей у журнального столика в кресле, и даже едва прикрытую
прозрачным пеньюаром, рядом с Дмитрием, одетым в старинную военную форму.
- Как это может быть? Не понимаю... - Она с недоумением и даже
мольбой в глазах подалась к Воронцову.
- Ну, вспоминай, Наташа... Ты же все помнишь. Постарайся...
И она вдруг вспомнила. Все сразу. В мельчайших подробностях. Уронила
фотография на ковер.
Воронцов аккуратно их подобрал и вложил обратно в бумажник.
- Вот теперь порядок. Оно, конечно, все равно сон, но документально
подтвержденный. Реальность высшего порядка. И успокойся ты наконец. Вдвоем
как-нибудь выкрутимся. В Замке ты лучше держалась... Может, тебе кофе
принести? Или бокал шампанского? Стрессы хорошо снимает...
Воронцов, несмотря на всю его проницательность, ошибся. Потому что
привык за последние годы проницать по преимуществу в душах грубых и
жуликоватых, всегда готовых сачкануть, объегорить и выгадать. Потому и
наверно понял настроение Наталии Андреевны. Он вообразил, что она
потрясена и напугана открывшейся истиной. На самом деле совсем иные
чувства охватили ее.
С детства ее больше всего привлекали книги и фильмы, где героинями
оказывались женщины, отважные, сильные и решительные, переживающие
необыкновенные приключения.
Оттого, не в последнюю очередь, она и порвала с Воронцовым, ибо что
могло ей сулить супружество с флотским лейтенантом? Жизнь на базе и
многомесячные ожидания? Вариант с мужем-внешторговцем сулил гораздо более
яркие впечатления. Но действительность и здесь оказалась, увы, гораздо
прозаичнее. Два года в прокаленном солнце Адене, в замкнутом и жестко
регламентированном мирке советской колонии, потом год в Москве и еще два
года в Аддис-Абебе, где было ничуть не веселее...
А потом и совсем тоска. Развод и монотонная, отупляющая жизнь
служащей женщины. Вопреки распространенному мнению, жизнь в столице во
многом еще унылей и однообразней, чем в провинции. Два часа ежедневно в
метро и троллейбусе, дефицит общения, сенсорный, если хотите, голод. Какие
там театры, концерты и вернисажи, если, добравшись в полвосьмого вечера до
своей квартиры, не можешь и не хочешь уже ничего. И так каждый день, без
надежды и просвета...
Жизнь, считай, кончена, но вдруг - резкий перелом: сначала появляется
давно вычеркнутый из жизни Воронцов, радость встречи, "свет в конце
тоннеля", а теперь и вот это...
Прошли какие-то сутки, а она уже ощущает себя не той, замученной
жизнью одинокой женщиной, а совсем другой, молодой, красивой, сильной и
энергичной - какой и мечтала быть, готовой к приключениям, острым
ситуациям и бурным страстям. Словно кто-то резким взмахом стер пыль и муть
со стекла, через которое она смотрела на мир, и он засверкал яркими и
сочными красками.
Она встала с дивана, и только тут Воронцов, увидев, как изменилось
выражение ее лица, осанка, взгляд, кажется, начал догадываться, что с ней
происходит. Абсолютно другая женщина стояла перед ним.
...Как всегда в конце долгого и насыщенного вечера, компания начала
рассылаться. Групповые развлечения иссякли, брала свое усталость,
появились проблемы, которые необходимо решать с глазу на глаз.
Когда часы пробили два, Левашов увидел, что они с Ларисой остались в
кают-компании вдвоем. Кто, когда и куда исчез, они не заметили.
А у них разговор, внезапно начавшийся, перешел в самую острую стадию.
|
|