С парабеллумом в руке Берестин спрыгнул на снег...


     Пройдя  большую  излучину,  снегоход,  не  встречая  больше   никаких
препятствий,  словно  действительно  вниз  под  горку,   как   с   детства
представлял себе направление на юг Левашов, заскользил по ледяному панцирю
реки, между едва заметных вдоль берегов полосок леса, свободно  разгоняясь
до стокилометровой скорости.
     Провожая Левашова, Шульгин веселился:
     - Не дальняя разведка, а прямо тебе пикничок! Если и не  на  обочине,
то в поисках оной...
     Да, не сравнить с тем, что достается сейчас Сашке и Алексею,  подумал
Левашов. Теснота, грохот, тряска, вонь солярки и дизельных  выхлопов...  А
здесь  -  панорамные  окна,  мощная  печка,  просторный  сален  с  мягкими
креслами, газотурбинные двигатели... И не потому он выбрал этот  пижонский
"Сноуберд", что для реки такая штука в самый раз,  а  наоборот  -  маршрут
подгонял под технику. Если бы не Лариса, решил Олег, я бы  тоже  пошел  на
броневике. А куда денешься, если нош к горлу: или  берешь  меня  с  собой,
или, мол, возвращаюсь в Москву насовсем... Отчего это  бабы  всегда  могут
ставить такие условия? Чего, казалось бы, проще - сказать в  ответ:  ну  и
как знаешь. Нет, не дает что-то так ответить...
     Но тем не менее, несмотря на  все  свои  рефлексии,  Олег  был  очень
близок к тому, что называется счастьем. Свистят за  спиной  турбины,  лыжи
едва касаются твердого наста, солнце бьет через дымчатый козырек, рядом  -
тревожащая душу и неравнодушная  к  тебе  девушка,  сидит,  откинувшись  в
полотой чаще кресла, на губах у нее тень улыбки. И она только с  тобой,  и
так будет долго...
     Счетчик едва успевает отбивать километры. И день, и два, и еще.  Река
тянется и тянется  без  конца.  Иногда  ее  сжимают  стометровые  скальные
обрывы, потом она вновь выбегает на равнины, титаническая река,  Амур  или
Амазонка здешних краев, и невозможно представить, где и в какое  море  она
впадает.
     Первые сутки Левашов еще чувствовал  некоторую  скованность.  Все  же
впервые они с Ларисой оказались настолько одни, почти  как  в  космической
капсуле. И были у него перед походом сомнения: как поведет  себя  выросшая
на московских асфальтах и избалованная прошлой жизнью девушка? В  плавании
на "Ермаке", и тем более  -  в  форте  был  и  сервис  другой,  и  женское
общество... Зимний поход есть зимний поход,  пусть  и  не  на  собаках  по
Юкону,  забот  и  сложностей  хватает.  Однако  держалась  Лариса   вполне
подходяще, не хуже многих знакомых Левашову парней, а то и лучше, пожалуй.
Выходило, что можно на нее положиться.
     Долгими часами на маршруте и на  привалах  они  говорили  много  и  о
многом.
     - Удивительная вещь - романтизм. - сказала как-то Лариса,  когда  они
вспомнили вдруг Джека  Лондона.  -  Морях  он  был,  знал  жизнь  во  всех
подробностях, а помнишь, как он описал последнее  плавание  Ван-Вейдена  с
Мод на шлюпке? В "Морском волке"?
     Левашов в принципе помнил, хоть и  напрочь  забыл  настоящую  фамилию
Хэмпа, и удивился, что Лариса сказала именно Ван-Вейден, а не Хэмп. Словно
на литературоведческом семинаре.
     -   Ну   так   они   и   после   двух   недель   плавания   сохранили
возвышенно-салонный  стиль  отношений...  А  как  это  у  них  получилось?
Представляешь, что значит две недели вдвоем в десятиметровой шлюпке?
     Левашов, конечно, представлял. Но факт, что она  отчего-то  вспомнила
об этом не так уж  популярном  в  нынешние  времена  романе,  и  наверняка
провела параллель между его героиней и собой, говорил о многом.
     - Сама же сказала - романтизм,  -  ответил  он.  -  А  иначе  был  бы
соцреализм или даже натурализм...
     - Вот я и думаю, а может, они и в самом деле так воспринимали мир?
     - Возвышенно и чисто?