|
вторых смыслов не улавливает, значит, я для них ясен и безвреден. Да и
веселее как-то..." Андрей тогда, после этого короткого признания
поразился, насколько однообразна и монотонна история, раз и тысячу лет
назад, и сегодня находятся люди с одной и той же психологией, что шут при
дворе Карла Великого, что Сашка. Оба ощущают себя (и есть на самом деле!)
умнее большинства окружающих, но не в состоянии ничего вокруг себя
изменить, вынуждены уступать и подчиняться дуракам...
А бой продолжался, и дирижабли продолжали падать.
- Ребята, может, хватит? - вмешался в разговор друзей Новиков. - Там
люди гибнут, а вы разболтались, как патриции в цирке.
- Замолчать недолго, а кому от этого легче будет? Если мы военные
советники, так понять же надо, что и как. А если ты себя зрителем
считаешь, то конечно... - огрызнулся Шульгин.
- Чем они их сбивают? - пресек назревающую ссору Берестин. -
Радиацией, пучком электронов, инфразвуком?
- Ничего мы тут не поймем и не вычислим так, умозрительно. А вот на
практике, боюсь, сейчас выяснил, - сообщил Берестин и показал рукой
направо.
Из-за края плато, не далее чем в километре, появились плоские, тускло
отсвечивающие прямоугольники. Фиолетовые стекла "Цейсса" приблизили и
сузили пейзаж, в котором чужеродным элементом возникла большая, машин в
двадцать, группа бронеходов. На одинаковых интервалах и с одинаковой
скоростью они наползали, словно исполинским бреднем захватывая часть гряды
с позицией землян в центре, Их медленное, как бы мертвое движение, оттого
что ничего в них не перемещалось - ни колеса, ни гусеницы, ни ноги -
порождало не ужас, а безнадежную тоску.
- Вот и прихватили нас гады, - сказал, кусая губы, Шульгин.
- Скорость у них примерно пятнадцать, через пять минут здесь будут, -
прикинул Новиков. - Смываемся?
- - Обожди... - сквозь зубы ответил Берестин, стискивая пальцами
бинокль. - Все вниз, - коротко скомандовал он. - Сашка к прицелу, Андрей -
заряжай. Заряд основной, бронебойным, прицел двадцать, смещение ноль...
- Воронцов рассказывал, у них командира лодки за грехи буксиром
командовать назначили. Так он увидал в небе израильские "фантомы",
скомандовал: "Срочное погружение!" и с мостика по трапу в машинное
шарахнул. - Шульгин со смешком полез в свой люк.
Новиков внезапно почувствовал облегчение. После прощального разговора
с Воронцовым он впал в некоторую депрессию. Да еще и Альба разбередила
душу разговорами на моральные темы. Но раз так получилось: Берестин с
Шульгиным готовы драться - быть по сему. Снова состояние необходимой
обороны. Он еще успел удивится - перед кем он оправдывается? Неужто перед
Альбой с ее наивной верой в него, в человека славного и героического
двадцатого века? Как там у Когана: "...мальчики иных веков, наверно, будут
плакать ночью о времени большевиков". И написал-то эти стихи юный идеалист
году как бы не в тридцать восьмом. Причем почти угадал, что будут плакать.
Не угадал только отчего.
Он захлопнул за собой крышку люка.
...А и страшно же было Берестину, хотя со стороны никто ничего не
замечал. Ведь выползает на тебя порождение неведомого разума, четвертого
по счету за последние полгода, и внутри железных гробов - нелюдь, а может,
и нежить. Красное, в хитиновой броне, глаза на стебельках, двигает
пупырчатыми клешнями рычаги управления и смотрит в его сторону
нечеловеческим взглядом. "И пахнет укропом, добавил бы Сашка", - подумал
он и чуть не рассмеялся истерически.
Чтобы не дать страху власти над собой, Берестин целиком погрузился в
забытую работу - осторожными оборотами маховичков сводил воедино сдвоенное
изображение бронехода в растровом кольце, подгонял белый светящийся уголок
к середине лобового листа крайней в ряду машины.
- Сашка, не мешай, давай к рычагам, заводи, - толкнул он локтем
Шульгина, который все старался оттереть его от прицела, мечтая самому
|
|