|
чудес природы?
А тогда звенело утро, весеннее, солнечное, почти теплое. И словно не
было накануне нашей, не скрою, страшной битвы. Страшной не только и не
столько обычным в бою страхом смерти, а своей ирреальностью. Ничего
подобного мы не испытывали раньше - ни на Земле, когда работали с Иркиными
"приятелями", ни здесь...
Вечером Сашка сразу уснул, а мы с Алексеем, прокопченные кордитным
дымом, вымотанные до последней крайности, сидели на свернутых чехлах на
полу боевого отделения и разговаривали. И что удивительно, не о войне, а
на самые нейтральные темы.
А когда рассвело, перекусили на скорую руку и пошли. Сашка остался
для подстраховки. Чувствовал он себя так, словно его долго ногами били,
потому и остался без особых протестов.
Поле боя впечатление производило... Было в том изломанном железе
что-то настолько нездешнее, гораздо более нечеловеческое, чем все ранее
виденное. Вчера, в горячке боя, мы этого не заметили, а сейчас сразу в
глаза бросилось. Бронеходы разбитые прямо кричали, что они из мира, ничего
общего с человеческими понятиями не имеющего. В них не было ни одной
линии, ни одной плоскости, согласующейся с нашей геометрией. Как бы это
поточнее описать - ну, если представить себе рисунок, выполненный сразу и
в прямой и в обратной перспективе. Как будто видишь сразу то, что
одновременно видеть никак невозможно. Как будто у прямоугольника все
четыре угла - тупые. Но все это настолько неуловимо, что понять, в чем
фокус - невозможно.
- Ты что-нибудь понимаешь? - спрашиваю я у Алексея.
- Честно говоря - мало, - отвечает. - Такой геометрии в природе быть
не должно. Так только Морис Эшер рисует.
Полазали мы внутри. Там тоже ничего хоть приблизительно понятного.
Никаких ракообразных не обнаружили. Неракообразных тоже. А содержимое
бронеходов больше всего напоминало внутренности ламповой ЭВМ пятидесятых
годов, как я ее себе представляю, если ее долго, сладострастно крушить
ломом. Еще там были такие как бы струны или стеклянные световоды, и ничего
больше. Как эти штуки ездили, чем или кем управлялись, где у них двигатели
и где оружие - полный туман.
Часа полтора мы лазали по тому кладбищу, можно сказать - одурели от
никчемной информации и мало-помалу прониклись комплексом неполноценности
пополам с унылой злостью. Решили перекурить.
- Тупые мы с тобой, братец, - на удивление смиренно сказал Берестин.
- Ну, это еще вопрос, - не согласился я: гордость не позволяла. -
Возьми самого признанного титана мысли, хоть Ломоносова, и покажи ему
Р-16, сбитый зенитной ракетой. Много ли он там сообразит? А разница всего
две сотни лет, и техника земная.
- Ну что ж, - говорит Берестин. - Мы еще неплохо держимся. Другие на
нашем месте давно бы в футурошок впали...
- Конечно. Представь, как бы на все это гоголевские, старосветские
помещики реагировали.
- Ну и что купцы? - вдруг завелся Алексей. - Мало ли как их там
Островский обрисовал! А те самые купцы, имей в виду, и Калифорнию с
Аляской завоевывали, и Афанасий Никитин тоже купец, сам знаешь, куда
ходил. Не нужно зря на людей клепать.
- Что это ты вдруг? Сам вроде не из купцов происходишь?
- Ну и что? Снобизма не нужно. Может, девяносто процентов
галактического населения еще и не то видели, а мы из своего захолустья
попали в чуть более населенные места и уже вообразили, что достигли вершин
немыслимого. А все это, быть может, просто невинная игра в крысу, как
говаривал тот же Остап Ибрагимович, по другому, впрочем, поводу...
Я с ним согласился. Нельзя жить и делать свое дело, если воспринимать
действительность как невероятность. Что есть, то и есть. Достаточно того,
что мы сознаем уникальность текущего момента в рамках нашего опыта и
стараемся соответствовать.
|
|