|
Рапортуя в качестве дневального или дежурного по бараку, он всегда
называл свое звание: "комкор Марков", и это производило на лагерных
лейтенантов и капитанов определенное впечатление.
К исходу первого года заключения он поддался слабости и написал
письмо в Верховный Совет - тогда как раз освободили большую группу бывших
военных, но ответа не получил.
1 мая 1941 года был нерабочий день даже для врагов народа, и они
провели его хорошо - грелись на первом весеннем солнце, на подсохшем южном
склоне сопки внутри зоны, вспоминали, кто и как праздновал этот день на
воле. А второго мая началось непонятное. С утра среди начальства
замечалась необычная суета. Марков как раз мыл полы в канцелярии. Из-за
двери начальника лагпункта неразборчиво гудели голоса и столбом тянулся
табачный дым. На обед были вызваны даже дальние бригады, которым обычно
пищу возили в тайгу. Потом лагерь построили, и толстенький "кум", косолапо
ступая кривыми ногами в надраенных сапогах, вышел к строю и начал вызывать
заключенных по длинному списку. Они выходили и выстраивались в шеренгу.
Вызвали больше ста человек, в том числе Маркова. Затем бригады увели
на работу, а вызванные остались на линейке. Начальство исчезло. Поскольку
не было команды разойтись, но не было и другой команды, заключенные
помаленьку начали сбиваться в группки в закуривать.
Марков с удивлением, а больше с тревогой заметил, что здесь только
бывшие военные, 58-я статья. Это могло означать что угодно, но скорее -
плохое. От хорошего успели отвыкнуть.
Потом появился "кум" и объявил, что сейчас все пойдут в баню.
Беспокойства прибавилось. Но баня - всегда баня, тем более, без
уголовных, натоплена она была хорошо, и никого не торопили, и мыла дали по
половине большого куска, поэтому мылись долго, с удовольствием.
- Наверное, в другой лагерь переводить будут. Особый, политический, -
предположил кто-то. Мысль посчитали дельной.
После помывки выдали белье. Всем - новое.
Вернулись в бараки. От непонятности и непривычного безделья разговоры
достигли невероятного накала, доходя моментами до вещей совсем
фантастических.
Через час Маркова вызвали в канцелярию. С ним еще пятерых. Двух
комкоров, двух комдивов и одного корпусного комиссара. Больше
представителей высшего комсостава на лагпункте не было.
Майор, начальник лагпункта, покрутился перед ними с минуту, видимо,
не злая, с чего начать, потом, глядя в сторону, сообщил, что поступила
команда срочно доставить их шестерых в Хабаровск. Настолько срочно, что
через час за ними прибудет самолет. После чего выразил надежду, что все
может повернуться по-разному, но если что - граждане бывшие командиры не
должны быть в обиде. Служба есть служба.
Начальник вообще был человек не злой, скорее просто глупый, но жить
давал.
Они вышли на улицу ошарашенные, даже потрясенные, сжимая в кулаках
щедро розданные майором папиросы - по три на брата. У каждого в душе
колотилась сумасшедшая надежда, только комкор Погорелов желчно сказал:
- Рано радуетесь, зэки, как бы не загреметь всерьез и окончательно.
- Брось. Для этого самолетом не возят.
- Ну-ну, поглядим...
Примерно через час над рекой проревел моторами гидроплан, планируя
против ветра, подрулил к причалу, и вскоре они все сидели на узкой
алюминиевой скамейке внутри холодного и пустого фюзеляжа. По бокам - два
конвоира с карабинами. Один из конвоиров всю дорогу ужасно трусил, кусал
губы, потом его укачало и он начал блевать, не выпуская из рук карабина и
вытирая рот рукавом шинели.
Три часа выматывало душу тряской и гулом, наконец, днище гидроплана
заколотило на короткой и крутой амурской волне. Самолет уткнулся носом в
пирс. "Черный ворон" доставил их не в тюрьму, как они привычно ждали, а на
окружную гауптвахту. В роскошной, по нынешним их понятиям, камере старшего
|
|