Ордена ваши, петлицы и удостоверение  новые,  денежное  довольствие  -  за
шесть месяцев. Остальное, за весь срок, получите позже в кассе наркомата.
     Марков  взял  в   руки   ордена,   машинально   глянул   на   номера.
Действительно, ордена те же, что арестовавший его чекист попытался сорвать
с гимнастерки, не сумел, и Маркову пришлось тогда самому дрожащими  руками
отвинчивать тугие гайки.
     - Но здесь ошибка, - кивнул он на петлицы. - Я комкор.
     - Нет, все правильно, звание командарма было  вам  присвоено...  -  И
секретарь назвал дату, мельком глянув в удостоверение.
     Через два дня после ареста, отметил Марков. Значит,  по  одной  линии
его арестовывали, везли в тюремном вагоне, а по другой все шло  заведенным
порядком. И этот указ о присвоении одного из высших в армии званий подшили
в дело и  не  отменили  после  приговора...  Это  его  почему-то  потрясло
сильнее, чем все остальное. Он чуть было не выматерился вслух.
     - Сейчас вас отвезут в гостиницу "Москва" Отдыхайте. Но каждый  день,
начиная с восемнадцати часов, прошу быть на месте. Вам могут позвонить.


     ...Марков бесцельно ходил по большому, двухкомнатному номеру,  окнами
и балконом  на  Манежную  площадь,  обставленному  карельской  березой,  с
коврами и бархатом портьер, и не знал, что ему делать.  Больше  всего  ему
хотелось прямо сейчас выйти на улицу и ходить, ходить по улицам  до  утра,
без цели и без конвоя, но что-то - может быть, слишком внезапный переход к
свободе - мешало это сделать.
     Внезапно в номер стремительно, без стука вошел Погорелов, обнял его и
срывающимся голосом выговорил, глотая слезы:
     - Живы, Серега, живы, ты понимаешь, мать его так и этак, и не  просто
живы, в строю снова...
     - Ты был у него? - спросил Марков глупо, и только тут увидел, что  на
гимнастерке  Погорелова  привинчены  ордена  Ленина,  Красного  Знамени  и
Красной Звезды, и петлицы вновь искрятся эмалью трех ромбов.
     - Был! Поговорили по душам. Как с отцом родным... - Какие-то нотки  в
окрепшем голосе комкора Погорелова намекали на то, что разговор мог быть и
не таким мирным, как с Марковым.  В  гражданскую  Погорелов  участвовал  в
обороне Царицына и знал Сталина лично.  -  О  многом  говорили...  О  тебе
спрашивал. Прав ты, война скоро. Он сказал - всех, кто еще  жив,  на  днях
вернут.
     - А обо мне чтоб!
     - Мнение спрашивал. Правда ли говорил Уборевич,  что  ты  из  молодых
самый талантливый стратег?
     - Ну? Уборевича вспомнил? - Лицо Маркова передернула судорога ярости.
     - Я тебе говорю. Спокойно так, будто он у него час назад был...
     Тут Марков не сдержался и все-таки выругался.  При  Погорелове  можно
было.
     - Спросил, потянешь ли ты генштаб... Я сказал, что ты и  на  главкома
годишься. На фоне тех, кто остался. Тимошенко нашего, Кулика - маршала...
     - Ты чтоб Обратно захотел? - У Маркова похолодели щеки.
     - А! Ни хрена не будет... Я по тону понял. Нет, я так  не  могу...  -
Погорелов снял трубку телефона. - Ресторан? Ужин в номер.  На  двоих.  Что
значит поздно? Ничего не поздно! Управитесь. Коньяк, водка, боржом,  икра,
словом, все, что найдете. Все, я сказал. И побыстрее. - Он бросил  трубку.
- Вот сейчас дружок, мой дорогой, сядем, как люди, выпьем, поговорим.
     Очевидно, ресторанщики получили еще какое-то указание, кроме  команды
Погорелова, потому что, невзирая  на  второй  час  ночи,  буквально  через
десять минут на столе уже стояли и  коньяк  "Двин",  и  "Московская",  три
бутылки боржоми со льда, икра черная и  красная  в  хрустальных  розетках,
балык, маринованные грибки, селедка...
     - Сказка! Сон в майскую ночь. - Марков проглотил слюну.
     Официанты  вышли,  пообещав  минут  через  двадцать  подать  горячее.
Погорелов торопливо налил в фужеры водку. Отрывисто чокнулся  с  Марковым,