|
оборудованных окопов, орудийные дворики и танковые аппарели, соединенные
ходами сообщения, обеспечивали надежный и скрытый маневр силами и огнем,
промежутки между позициями хорошо фланкированы, лес на сотни метров в
глубину подготовлен к сооружению завалов на танкодоступных направлениях,
размечены сектора обстрела и составлены огневые карточки и таблицы на
каждое орудие. Прорыв такой обороны даже у хорошо подготовленного врага
займет не одни сутки.
Берестин со свитой, своей и из местных командиров, миновал окопы
боевого охранения. Лес кончился, открылась пологая, чуть всхолмленная
равнина, покрытая редким кустарником, пересеченная несколькими ручьями и
поблескивающими в зарослях осоки не то озерцами, не то болотцами. На
западе, примерно в километре, поднималась гряда холмов.
По карте Берестин знал, что и как здесь размещается, но на местности
видел впервые.
До холмов они домчались в минуты.
- Справа и слева минные поля, - сообщил саперный подполковник. - Три
линии через сто метров, и все пристреляны.
От площадки у подножия холма, перед которой машины стали, вела вверх
бетонная лестница, заканчивающаяся массивной железной дверью. У двери
стоял часовой. Потом они шли длинными бетонными коридорами, тоже с
железными дверьми по сторонам, и вышли в конце концов в тускло освещенный
пасмурным дневным светом капонир. В центре на вращающейся металлической
платформе грузно прижималась к смазанным тавотом рельсам длинноствольная
пушка солидного калибра.
Старший лейтенант в рабочем флотском кителе, увидев сияющую нашивками
и петлицами процессию, отчаянно выкрикнул "Смирно!" и кинулся рапортовать.
- Орудие, конечно, не новое, - извиняющимся тоном сказал оказавшийся
тут же морской полковник - командир боевого участка, - но мощное.
Восьмидюймовка системы Канэ, дальнобойность сто кабельтовых, то есть почти
девятнадцать километров, вес снаряда четыре пуда...
Берестин выглянул в длинную амбразуру, вдоль которой на полозьях
могла двигаться полуметровой толщины стальная заслонка.
Вид отсюда открывался великолепный. Распахнутая на десяток километров
равнина, с дорогами, рощами, реками и озерами, крышами деревень и бывших
панских фольварков. В километре перед УРом тянулся глубокий, разветвленный
овраг. Чуть правее виднелась линия железной дороги на Барановичи - Брест -
Варшаву. По ней можно было подбросить для усиления обороны железнодорожные
транспортеры со ставосьмидесятимиллиметровыми морскими орудиями.
Берестин, как и Марков, не представлял пока, как бы он повел себя на
месте немецкого генерала, внезапно упершегося в такую позицию. Расчет-то у
немцев на то, что эти УРы давно демонтированы и даже взорваны. Так ведь
оно и было в той действительности. Еще одна загадка сталинской
стратегии... А теперь вражеским танкам придется наступать десять
километров по открытой местности, под огнем тяжелой артиллерии.
Невозможно вообразить, о чем думали наши полководцы. Ну ладно,
признали линию ненужной, оставили, разоружили, бросили, пусть зарастает
травой и кустарником. Но ведь завозили по две-три машины тротила под
бронемассив и взрывали! Да и то некоторые доты только трещины давали. Что,
взрывчатку некуда было девать? Рабочей силы выше головы? Новую линию
строить не успевали, а чтобы ломать старую - и время, и люди были в
избытке... Взять бы кое-кого за усы, наметать на кулак, да поспрашивать с
пристрастием.
Берестин сплюнул.
Этот центральный узел обороны потянулся по фронту на двести с лишним
километров, прикрывая минское, а значит, и московское направление, и взять
ее в разумные для немцев сроки им не удастся. Можно только обойти.
Конечно, командиры боевых участков и войск полевого заполнения
доложили Берестину о множестве недоделок и прочих трудностях объективного
и субъективного планов, но теперь трагедии в этом Берестин не видел.
Ничего подобного не имел ни один генерал прошлого сорок первого года. А
|
|