оборудованных окопов, орудийные дворики и танковые  аппарели,  соединенные
ходами сообщения, обеспечивали надежный и скрытый маневр силами  и  огнем,
промежутки между позициями хорошо фланкированы,  лес  на  сотни  метров  в
глубину подготовлен к сооружению завалов на  танкодоступных  направлениях,
размечены сектора обстрела и составлены  огневые  карточки  и  таблицы  на
каждое орудие. Прорыв такой обороны даже у  хорошо  подготовленного  врага
займет не одни сутки.
     Берестин со свитой, своей и  из  местных  командиров,  миновал  окопы
боевого охранения. Лес  кончился,  открылась  пологая,  чуть  всхолмленная
равнина, покрытая редким кустарником, пересеченная несколькими  ручьями  и
поблескивающими в зарослях осоки не  то  озерцами,  не  то  болотцами.  На
западе, примерно в километре, поднималась гряда холмов.
     По карте Берестин знал, что и как здесь размещается, но на  местности
видел впервые.
     До холмов они домчались в минуты.
     - Справа и слева минные поля, - сообщил саперный подполковник. -  Три
линии через сто метров, и все пристреляны.
     От площадки у подножия холма, перед которой машины стали, вела  вверх
бетонная лестница, заканчивающаяся  массивной  железной  дверью.  У  двери
стоял часовой.  Потом  они  шли  длинными  бетонными  коридорами,  тоже  с
железными дверьми по сторонам, и вышли в конце концов в тускло  освещенный
пасмурным дневным светом капонир. В центре  на  вращающейся  металлической
платформе грузно прижималась к смазанным тавотом  рельсам  длинноствольная
пушка солидного калибра.
     Старший лейтенант в рабочем флотском кителе, увидев сияющую нашивками
и петлицами процессию, отчаянно выкрикнул "Смирно!" и кинулся рапортовать.
     - Орудие, конечно, не новое, - извиняющимся тоном сказал  оказавшийся
тут же  морской  полковник  -  командир  боевого  участка,  -  но  мощное.
Восьмидюймовка системы Канэ, дальнобойность сто кабельтовых, то есть почти
девятнадцать километров, вес снаряда четыре пуда...
     Берестин выглянул в длинную  амбразуру,  вдоль  которой  на  полозьях
могла двигаться полуметровой толщины стальная заслонка.
     Вид отсюда открывался великолепный. Распахнутая на десяток километров
равнина, с дорогами, рощами, реками и озерами, крышами деревень  и  бывших
панских фольварков. В километре перед УРом тянулся глубокий, разветвленный
овраг. Чуть правее виднелась линия железной дороги на Барановичи - Брест -
Варшаву. По ней можно было подбросить для усиления обороны железнодорожные
транспортеры со ставосьмидесятимиллиметровыми морскими орудиями.
     Берестин, как и Марков, не представлял пока, как бы он повел себя  на
месте немецкого генерала, внезапно упершегося в такую позицию. Расчет-то у
немцев на то, что эти УРы давно демонтированы и даже  взорваны.  Так  ведь
оно  и  было  в  той  действительности.  Еще   одна   загадка   сталинской
стратегии...  А  теперь  вражеским  танкам   придется   наступать   десять
километров по открытой местности, под огнем тяжелой артиллерии.
     Невозможно вообразить,  о  чем  думали  наши  полководцы.  Ну  ладно,
признали линию ненужной, оставили, разоружили,  бросили,  пусть  зарастает
травой и кустарником. Но ведь  завозили  по  две-три  машины  тротила  под
бронемассив и взрывали! Да и то некоторые доты только трещины давали. Что,
взрывчатку некуда было девать?  Рабочей  силы  выше  головы?  Новую  линию
строить не успевали, а чтобы ломать старую  -  и  время,  и  люди  были  в
избытке... Взять бы кое-кого за усы, наметать на кулак, да поспрашивать  с
пристрастием.
     Берестин сплюнул.
     Этот центральный узел обороны потянулся по фронту на двести с  лишним
километров, прикрывая минское, а значит, и московское направление, и взять
ее в разумные для немцев сроки им не удастся. Можно только обойти.
     Конечно,  командиры  боевых  участков  и  войск  полевого  заполнения
доложили Берестину о множестве недоделок и прочих трудностях  объективного
и субъективного планов, но теперь  трагедии  в  этом  Берестин  не  видел.
Ничего подобного не имел ни один генерал прошлого сорок  первого  года.  А