Он  уже  садился  в  броневик,  когда  к  нему   подбежал   лейтенант
Долгополов.
     - Товарищ комиссар, а как же мы со старшиной? Мы с вами.  Вам  нельзя
одному ехать...
     Воронцов твердо было решил, что не будет брать с собой никого,  чтобы
потом, возвращаясь домой, не оставлять бойцов одних в  глубоком  тылу.  Но
глядя на лейтенанта, он изменил свое решение. На войне быстро привыкаешь к
людям, да и действительно, мало ли  что  может  случиться?  В  одиночку  и
машину из колдобины не вытолкаешь.
     А как быть потом, он сообразит исходя из обстановки. В крайнем случае
- кто или что помешает ему забрать лейтенанта и старшину с собой, если  не
будет иного выхода? Не форзейли же...
     При этой неожиданной мысли он усмехнулся.
     - Хорошо, Долгополов. Зовите старшину...



     Вновь броневик неспешно пылил по  дороге.  Воронцов  стоял,  опираясь
спиной о кромку правого люка, лейтенант сидел за рулем,  а  старшина  Швец
шевелился и погромыхивал какими-то железками в тесной  коробке  пулеметной
башни.
     Как  известно,  обстановка  на  войне  -  дело  темное,  даже   и   в
сравнительно спокойные моменты, а уж тем более  -  в  разгар  ожесточенных
маневренных боев.
     Броневик, взревев мотором, пробуксовал в песке,  выскочил  на  крутой
перегиб дороги, и Воронцов буквально в двух десятках  шагов  увидел  перед
собой целое стадо тяжелых мотоциклов "цундап", именно  стадо,  потому  что
двигались они во всю ширину дороги без всякого видимого  порядка,  грохоча
выхлопами, окутываясь струями и клубами синего дыма, на каждом  -  по  три
веселых немца образца сорок первого года, которым война еще в охотку  и  в
удовольствие, напрочь свободные от неарийских мыслей,  настроенные  только
на скорую и неизбежную победу.
     Каски  свалены  в  коляски,  рукава  закатаны  до  локтей,  воротники
расстегнуты, наверно и фляжки со шнапсом далеко уже не полные...
     Воронцов еще только начал реагировать,  а  старшина,  не  успев  даже
упереть в плечо приклад пулемета, нажал на спуск.
     Длинная,  патронов  на  тридцать,  очередь  прошла  поперек  колонны,
вышибая из седел и водителей, и стрелков.
     Потом Швед поймал обтянутую черным дерматином подушку приклада и стал
стрелять прицельно.
     На дороге мгновенно  возник  завал,  несколько  мотоциклов  вспыхнули
высокими факелами светлого пламени, задние еще пытались  развернуться  под
пулями, но ни времени, ни простора для маневра у них не оказалось.
     Безусловно, немцам не повезло, просто невероятно не  повезло.  На  их
стороне были все шансы, только один какой-то крошечный - против. И он  как
раз и выпал.
     Полсотни солдат - против троих, пятнадцать пулеметов - против одного.
В любых других условиях тут бы и говорить не о чем было.  Развернулись  бы
веером и прямо с колясок изрубили струями пуль  жестяную  броню,  закидали
гранатами, не дали бы и наружу никому выскочить.
     Подвел сбой по фазе. Если бы немцы  первыми  оказались  на  гребне  -
тогда все!
     Впрочем, и это еще неизвестно. Скорость реакции тоже кое-что  значит.
Старшина Швед пять лет служил в кавалерии, воевал  с  басмачами,  бывал  в
сабельных рубках, умел на полном аллюре поднимать зубами фуражку с  земли,
без промаха бил в цель с седла из карабина и нагана. Так что и при  прочих
равных молодые подвыпившие немцы могли не успеть.
     А дальше уже понятно.
     Кинжальный  пулеметный  огонь   с   предельно   короткой   дистанции,
практически в упор, способен вырубить толпу и побольше этой.