|
кто по пояс, а кто и до трусов, разожгли посреди двора большой костер,
двое жарят на вертеле целого поросенка, прихваченного где-то по пути,
остальные обливаются водой у колодца, готовят стол к завтраку, загорают на
ярком утреннем солнце. Громко разговаривают, часто хохочут. И война и
Россия им пока нравятся. Тоже как тем, вчерашним.
Правда, радуются не асе. Для двоих встреча на поляне с хранителями
реликвии оказалась последней. Их трупы, замотанные в брезент, из-под
которого торчат кованые подошвы сапог, приторочены позади башни одной из
танкеток. Но их судьба не омрачает радужного настроения живых.
Воронцов опустил бинокль, чтобы не выдать себя блеском стекол.
Перевес у них серьезный. Подавляющий, как говорится. В любом другом случае
и пробовать бы не стоило. Семь пулеметов. И броня. Они в полминуты
разнесут его пулями в клочья и сядут доедать своего поросенка. Да и с
одними автоматами, без пулеметов и танков, справятся с Воронцовым шутя.
Загонят, веселясь, как оленя в горах Гарца. Вояки не ему чета.
Но пока шансы на его стороне. Белые начинают и выигрывают. Если
повезет.
Он слез с дерева, с которого наблюдал, обошел хутор, далеко
углубившись в лес, и вновь вышел к нему с другой стороны. Сюда смотрели
глухие стены амбара, а рядом с ним немцы поставили всю свою технику. Это
они хорошо сделали, удачно.
Воронцов опустился в глухие заросли крапивы, окружавшей усадьбу с
этого фланга и почти полностью скрывающие забор из жердей.
"Как-то интересно такая ограда называется по-украински", - неизвестно
к чему вдруг попытался он вспомнить, подавляя пронзительную боль от
ожогов.
Полз он очень медленно, чтобы не шуметь и не раскачивать жирные
темно-зеленые стебли.
Перевалился через нижнюю жердину и очутился в лопухах. После крапивы
- совсем другое дело.
Оставалось самое опасное - преодолеть открытое место между оградой и
амбарами. Не дай бог вздумается кому-нибудь как раз сейчас по нужде
прогуляться.
Но, судя по интонациям голосов, немцы все оставались на своих местах
и ничего не замечали.
Жаль, что он не знает языка. Интересно бы послушать, о чем они так
перед смертью расшумелись.
...Теперь - все. Он стоял, прижимаясь плечом к нагретой солнцем
стене. Слева, всего в нескольких метрах, борт одной из танкеток. За ней
вторая, с покойниками. Стволы башенных пулеметов повернуты к нему, и
кажется, что из них еще тянет запахом кордита. Мотоциклы чуть в стороне,
ближе к воротам. Как бы там ни было, к своей технике немцам уже не
прорваться.
Будь Воронцов героем историке-развлекательного боевика, сейчас бы в
самый раз выйти из-за укрытия, поднять автомат и громко сказать: "Хенде
хох!" Или просто начать стрелять от бедра, пошире расставив полусогнутые в
коленях ноги и сильно откидываясь туловищем назад.
Но съемочной камеры поблизости все равно не видно, а патроны у немцев
отнюдь не холостые. Да и возраст у него уже не тот. Так что лучше
действовать без эффектных трюков и поз, но наверняка.
Пока он ползал, немцы успели расставить на большой, расшитой петухами
скатерти бутылки, стаканы, закуску и громкими криками поторапливали
поваров.
Воронцов выложил на траву противотанковую "РПГ-40", рядом четыре
"Ф-1". До основной группы метров пятнадцать, до жостра еще десять.
Нормально.
Он примерился и, шагнув вперед, изо всей силы бросил противотанковую,
целясь в центр скатерти. Тут же упал, вжимаясь в землю, пряча голову за
толстыми венцами сруба.
Взрыв ударил оглушительно, горячая тугая волна подбросила Воронцова.
|
|