критической массы информации. Тем более, что его внимание захватили  книги
в шкафах. Наверняка тут могут быть истинные раритеты...
     Взгляд сразу задержался на глубоко  вдавленных  в  шоколадный  сафьян
вызолоченных буквах. Он открыл дверцу и извлек громадный, тяжелый том.
     "Расписание  чинов  Российского  Императорского  флота  за  1717-1913
годы".
     "Ну что ж, теперь, по крайней  мере,  можно  проверить  достоверность
семейных преданий", -  подумал  Воронцов,  садясь  в  удивительно  удобное
кресло.
     Выложил на стол, чтоб не  мешал,  килограммовый  "Смит  энд  Вессон",
включил настольную лампу, потому что сизо-серый свет из  стрельчатых  окон
наводил тоску, налил в чашку именно так,  как  нужно,  заваренный  кофе  и
погрузился в бесконечное и увлекательное  перечисление  фамилий,  титулов,
дат рождения и смерти, сражений и кампаний, чинов и наград,  словно  ничто
другое его сейчас не интересовало.
     Самое интересное, что  так  оно  и  было.  Чувство,  которое  привело
Воронцова в этот кабинет, больше ничего не подсказывало, а искать логику и
смысл происходящего он не собирался. Делал же  то,  что  считал  для  себя
естественным в предложенных обстоятельствах.
     Помнится, кандидатов на должность в  английской  разведке  в  прежние
времена оставляли одних в  кабинете,  а  потом  спрашивали,  что  лежит  в
верхнем левом ящике стола. Того экзамена Воронцов  наверняка  не  выдержал
бы.
     ...Краем глаза Дмитрий  уловил,  что  обстановка  в  кабинете  как-то
изменилась. Поднял голову  и  увидел  -  дальняя  стена  исчезла,  и  там,
подавшись вперед и напряженно глядя  на  него,  стоит  неуловимо  знакомая
женщина.
     Чисто автоматически он отметил сначала  изящество  линий  ее  фигуры,
длину и стройность ног, то, как они просвечивают сквозь  почти  прозрачное
золотистое платье, успел даже ощутить естественное я волнующее  восхищение
(не каждый день удается увидеть такое), и только потом до него дошло,  что
это ведь не просто красивая женщина, это она - Натали!
     С которой он довольно нелепо простился накануне выпуска  из  училища,
да так больше и не встретился никогда по не зависящим от него причинам.
     Сердце, пропустив очередной такт, забилось тяжело,  словно  с  трудом
перекачивая вдруг загустевшую и ставшую тяжелой, как ртуть, кровь, и горло
перехватило внезапным спазмом, а руки задрожали так, что он даже  удивился
этим забытым со времен первых свиданий с ней ощущениям.
     И лишь вслед за этими, чисто физиологическими реакциями организма, на
него обрушилось, как штормовая волна на мостик, осознание невероятности  и
тем не менее подлинности случившегося.
     Он все-таки наконец встретил ее! После всех -  таких  длинных  и  так
незаметно промелькнувших лет.
     Сто раз он мог бы найти  ее  -  через  адресный  стол,  любым  другим
способом, но не хотел и не делал этого.
     "Вот если бы случайно, - думал он  не  единожды,  -  вдруг,  на  углу
знакомой улицы, в подземном переходе или даже в чужом портовом городе..."
     Но и себе никогда не пытался объяснить Дмитрий,  почему  именно  так,
зачем нужна была ему непременно случайная,  неназначенная  встреча.  Из-за
той, давней, почти забытой уже обиды, или от  подсознательной  надежды  на
благосклонность судьбы?
     И вот - он видит ее наяву, совсем молодую и еще  более  красивую.  Не
сводя глаз с лица молодой женщины, он  взял  сигарету,  стремительно,  как
бикфордов шнур, сгоравшую на краю пепельницы (или это  у  него  изменилось
восприятие времени?), успел раз или два глубоко  затянуться,  пока  огонек
добежал до фильтра, и  только  очень  наблюдательный  или  хорошо  знающий
Воронцова  человек  заметил  бы,  что  у  славящегося  своей  подчеркнутой
невозмутимостью старпома мелко дрожат пальцы.
     - Это ты, Наташа? - спросил он, а сам продолжал смотреть  на  нее  не
отрываясь.