|
- Да в общем не по себе... Хожу по улицам и озираюсь, как беглый
каторжник. А то представляется, что я - вообще не я, а персонаж из фильма
ужасов. Видел я недавно один... - Левашов передернул плечами.
- Страх есть благодетельное чувство, предостерегающее от многих
опрометчивых поступков. Ладно, бог даст, прорвемся. Плохо, что мы не знаем
пределов их могущества...
- Я думаю, что уже знаем. То, что уже случилось, и есть предел. Иначе
бы они нас давно прищемили.
- Хорошо бы... - с сомнением сказал Воронцов и встал. Поезд начал
замедлять ход.
Только они двое вышли на перрон, и огромный безлюдный зал выглядел
непривычно, даже пугающе, будто декорация к фильму, о котором говорил
Левашов.
- Давай быстрее, час уже... - Олег быстрым шагом заспешил к переходу.
Прыгая через две ступеньки, друзья поднялись по лестнице, свернули в
плавно изгибающийся тоннель.
И остановились, оба сразу, словно уперлись в невидимый барьер.
В самом изгибе тоннеля, поперек прохода, стояли два милиционера в
полном снаряжении, при оружии и рациях, капитан и старший сержант, и вид у
них официальный и неприступный донельзя. Пройти мимо них просто так, как
ни в чем не бывало, казалось совершенно невозможным. Секунда или две, пока
капитан не нарушил свое особое, многозначительное молчание, показались
Левашову очень длинными.
- Вы задержаны, - сказал капитан ровным голосом. - Вам придется
пройти с нами.
- Почему вдруг? - спросил Воронцов точно таким же тоном. - Мы,
кажется, ничего не нарушали.
- Где нужно, вам все объяснят.
- Не выйдет, нас нельзя задерживать. Я, например, депутат... - и
Воронцов опустил руку во внутренний карман. Дальше все произошло настолько
быстро и неожиданно, что Левашов, собравшийся вмешаться в разговор, так и
застыл с полуоткрытым ртом.
Воронцов выдернул руку из кармана, выбросил ее вперед, и капитан тоже
сделал резкое движение навстречу блеснувшему металлу. И не успел.
Гулко, словно кувалдой по стальному листу, ударил выстрел. Левашов
даже не понял, что произошло, и капитан еще не начал падать, а Воронцов
крутнулся на каблуке и из-под руки два раза выстрелил в сержанта. Тот
согнулся, прижав руки к груди. Третий выстрел сбил с него фуражку, и она
покатилась по красным плиткам дола.
Острый пороховой залах повис в неподвижном воздухе.
Левашов, оцепенев, смотрел на лежащие у его ног тела в серых кителях.
Воронцов схватил его за руку и сильно рванул.
- Ты что, мать... - рявкнул он и поволок его за собой.
Они скатились вниз по уже выключенному короткому эскалатору, слыша
нарастающий гул подходящего последнего поезда.
Пустые вагоны ярко светились изнутри, и до них было совсем недалеко -
через зал и перрон, - но уже раздался ласковый женский голос: "Осторожно,
двери закрываются", и тогда Левашов рванулся вперед, как спринтер на
Олимпиаде за ускользающей победой, вцепился в обрезиненные створки,
удержал, пока вслед за ним не протиснулся в сжимающуюся щель Воронцов.
...В отдалении дремал на диване подгулявший полуинтеллигент в
сползшей на очки капроновой шляпе. Левашов опасливо на него оглянулся и
показал глазами на руку Воронцова, в которой тот по-прежнему сжимал
пистолет непривычных очертаний. Говорить он пока не мог, переводя дыхание.
Дмитрий дернул щекой и сунул "Беретту" в брючный карман. Склонил
голову, словно прислушался к своим ощущениям, и переложил его на старое
место, во внутренний карман пиджака. И до следующей станции они
промолчали. Так же молча поднялись наверх, не глядя на дежурного
милиционера и друг на друга, вышли на улицу. И только в тупике между
старыми трехэтажными домами Воронцов остановился, стал закуривать.
|
|