|
обер-офицерские эполеты голубой орденской ленты: "Капитан-лейтенат Белли, ты
меня удивил, так вот и я тебя удивлю!" Вот и он сам, получив за участие в
спасении Колчака орден, недостижимую мечту многих и многих, наверняка может
теперь рассчитывать еще и на "Владимира" или хоть "Станислава", а с ним и на
третью, лейтенантскую звездочку...
Воронцов словно бы прочитал мысли мичмана. Да и труда в том особого не
было.
-- Вот так вот, мичманец! -- хлопнул он его тяжелой ладонью по погону.
--А то ли еще будет...
Новиков же, отойдя к крылу мостика, закурил, испытывая странное
ощущение, что все это уже было точно так или почти так, как только что
случилось, хотя и знал абсолютно точно, что впервые в жизни участвовал в
морском сражении. Тогда откуда же это яркое воспоминание -- вспененная
кильватерными струями вода, грохот орудийных выстрелов, свист снарядных
осколков, уходящие под воду корабли? Из бредового видения, явленного ему
внутри Гиперсети?
Одновременно Андрея мучила совсем другая, совершенно практическая
забота -- а что, если английский адмирал, напуганный или хотя бы
насторожившийся от такого капитального разгрома, не рискнет продолжать столь
удачно завязавшийся конфликт и потребует от своего начальства решить дело
миром? Это сломает весь тщательно спланированный и подготовленный план
летней кампании...
...Но сомневался Новиков зря. Во-первых, адмирал Сеймур не принадлежал
к типу людей, склонных делать здравые выводы из критических ситуаций.
Встречая сопротивление своим планам и действиям, он приходил в сильнейшее
раздражение и начинал ломиться к цели с утроенной энергией.
Такие люди составили славу Британии в восемнадцатом-девятнадцатом
веках, и они же привели ее к историческому краху в веке двадцатом, когда
соотношение сил в мире перестало соответствовать пропорции между уровнем
имперских притязаний и реальными возможностями.
А во-вторых, адмирал не сумел сделать выводов и чисто военных. Он
вообразил, что имела место роковая случайность, помноженная на личную
нераспорядительность командира группы эсминцев. Встретился с неплоха
вооруженным пароходом, неправильно оценил обстановку, подставил свои корабли
под неприятельский огонь, не организовал должным образом спасательных
операций.
Сыграла свою роль и иезуитская предусмотрительность Воронцова.
Когда "Виттори" передал радиограмму с просьбой о помощи, по тревоге
высланные в море буксиры дотащили лишенный хода эсминец до стамбульских
причалов. Спустившиеся в исковерканное машинное отделение механики довольно
быстро обнаружили застрявший в междудонном пространстве пятидесятифунтовый
обломок расколовшейся на части чугунной болванки. Уцелевшая донная часть
снаряда имела отчетливо читаемое клеймо: "Обуховский з-д, СПб, 1889 г."
-- Вы идиот, коммандор! -- кричал с побагровевшим лицом, особенно ярким
на фоне снежно-белой бороды, адмирал Сеймур. -- Что вы несете насчет
сверхмощных скорострельных пушек?! Любуйтесь сами! -- Он сдернул салфетку с
глыбы искрящегося на изломах чугуна. -- Русские воткнули на эту американскую
лайбу старые десятидюймовки с севастопольских фортов. Не знаю, правда, в чем
тут дело. Наверное, все приличные пушки ушли на сухопутный фронт. Если бы у
них нашлось с десяток великолепных стотридцатимиллиметровок с "Императрицы
Марии", ваша жена уже получила бы соболезнование от адмиралтейства. С
двадцати кабельтовых, на которые вы им подставились, в вас наделали бы дырок
больше, чем в головке голландского сыра. Идите, коммандор. -- И уже в спину
уходящего нетвердой походкой офицера бросил: -- И подумайте, что вас больше
устроит -- капитанский мостик речной канонерки в Правади, где вас заживо
сожрут москиты, или должность начальника десантной партии, когда мы пойдем
наводить порядок в этом поганом Севастополе. Там вы, возможно, сумеете
вернуть себе серебряные шевроны.
Слова адмирала означали, что он переводит Вудворта из комсостава флота
в морскую пехоту. И одновременно что считает вопрос об акции возмездия
|
|