Но легче  от того,  что он рассказывал, не становилось. Чув-
ства очищения  не было  вовсе - только неясное смущение, со-
провождавшее раскрытие Беном незнакомцу недобрых тайн своего
бытия. И все-таки он понимал, как такой обряд превращается в
жгуче-захватывающую привычку, как процеженное спиртовое рас-
тирание для  пьяницы-хроника или спрятанные за неплотно при-
легающей доской  в ванной  похабные картинки  для мальчишки-
подростка. В исповеди было нечто средневековое, отвратитель-
ное, как в ритуальном акте рвоты. Бен обнаружил, что вспоми-
нает сцену из бергмановской "Седьмой печати": толпа оборван-
ных кающихся  грешников проходит по городу, пораженному чер-
ной чумой,  и в кровь бичует себя березовыми прутьями. Такое
самообнажение рождало  в Бене ненависть (но солгать этот уп-
рямец себе не позволил бы, хотя ложь могла получиться вполне
убедительной), отчего  цель этого дня становилась реальной в
последнем смысле,  и убедительной),  отчего цель  этого  дня
становилась реальной в последнем смысле, и Бен буквально ви-
дел написанное  на черном  экране своего  мозга слово  "вам-
пир" - не  так, как пишут в фильмах ужасов, а маленькими ак-
куратными буковками, предназначенными для вырезания на дере-
ве или  выцарапывания на свитке. В тисках чуждого обряда мо-
лодой человек  чувствовал себя  беспомощным,  оторванным  от
своей эпохи - исповедальня могла бы быть прямым пневмопрово-
дом в  те времена, когда вервольфы, инкубы и ведьмы были той
частью внешней  тьмы, с  которой мирились,  а церковь - лишь
маяком света.  Бен впервые в жизни ощутил медленный, вселяю-
щий ужас  пульс разбухающих столетий. В первый раз собствен-
ная жизнь  представилась ему искоркой, тускло поблескивающей
в конструкции,  которая при  внимательном рассмотрении могла



                            427

свести с  ума кого угодно. Мэтт не говорил им, что отец Кал-
лахэн убежден,  будто его  церковь - Сила,  но теперь-то Бен
мог догадаться  сам. Он чуял присутствие Силы в этой вонючей
коробчонке. Сила  вламывалась к нему, оставляя нагим и през-
ренным, и  Бен чувствовал это лучше всякого католик, привык-
шего к исповеди с младых ногтей.
     Когда Бен  вышел наружу, его опахнул благодатный свежий
воздух из открытых дверей. Он провел ладонью по шее, и, ког-
да отнял руку, та оказалась мокрой.
     Появился Каллахэн.
     - Еще не все,- сказал он.
     Бен без единого слова вернулся внутрь, но колен не пре-
клонил. Каллахэн назначил ему епитимью - десять "Отче наш" и
десять "Радуйся, Мария".
     - А эту я не знаю,- сказал Бен.
     - Я дам  вам карточку с текстом молитвы,- ответил голос
из-за шторки.-  Сможете повторять  про себя по дороге в Кам-
берленд.
     Бен помялся.
     - Знаете, Мэтт был прав. Когда говорил, что это окажет-
ся труднее,  чем мы  думаем. Раньше, чем дело будет кончено,
мы изойдем кровавым потом.
     - Да? - откликнулся Каллахэн.
     Вежливо? или  просто с  сомнением? - Бен не мог решить.
Он опустил  глаза и увидел, что еще держит коробочку от мят-
ных леденцов. Судорожно сжав пальцы, он превратил ее в нечто