нужной зацепки.
     Идея  псевдонима  была  своего  рода   путеводной   для   меня.   Она
обеспечивала свободу подобно секретному трюку исчезновения через люк, если
вы понимаете, что я подразумеваю.
     Но было и еще кое-что. То, что очень трудно объяснить".
     Бомонт протягивает руку к тонко заточенным карандашам в  кувшине,  но
затем передумывает. Он смотрит в  окно  кабинета  на  зеленеющие  весенние
деревья.
     "Мысль  о  писательстве  под  псевдонимом  была  подобна  идее  стать
невидимкой, - наконец произносит он, почти запинаясь на  каждом  слове.  -
Чем больше я обыгрывал эту идею, тем больше я ошущал, что я буду...  ну...
возрождать самого себя".
     Снова его рука протягивается к кувшину, и на этот раз она захватывает
карандаш, в то время как его мысли уже далеко отсюда.
     Тад перевернул страницу и глянул на двойняшек, сидящих в их сдвоенном
высоком кресле. Двойня  "брат-сестра"  всегда  имеет  чисто  братские  или
братско-сестринские (если вы боитесь упреков в  мужском  шовинизме)  черты
сходства. Уэнди и Уильям были,  однако,  настолько  похожи,  что  казались
абсолютно одинаковыми, не будучи таковыми.
     Уильям улыбался Таду, глядя из-за своей бутылочки.
     Уэнди также улыбалась  отцу,  глядя  из-за  своей  бутылочки,  но  ее
отличала одна принадлежность, которой не успел  обзавестись  ее  братец  -
единственный передний зуб, который прорезался без всякой боли,  появившись
во рту столь же бесшумно, как  перископ  подводной  лодки  на  поверхности
океана.
     Уэнди сняла руку с бутылочки. Открыла  ладонь,  показывая  какая  она
чистая и розовая. Сжала снова. Разжала. Это ее любимое занятие.
     Не глядя на нее, Уильям снял одну из своих рук со своей  бутылочки  и
проделал все то же самое. Это его любимое занятие.
     Тад молча поднял руку со стола и сделал все в точности, как дети.
     Двойняшки радостно заулыбались.
     Он глянул на журнал снова. - "Ах, "Пипл", - подумал он, - где  бы  мы
были и чем бы мы были без вас?  Это  американское  звездное  время,  кроме
шуток".
     Писатель, конечно,  вылил  на  читателей  всю  свою  горечь,  которая
особенно в нем накопилась за долгое  четырехлетие  после  провала  попытки
получить Национальную книжную премию за "Неожиданных танцоров", - но этого
следовало ожидать,  и  он  не  очень  беспокоился  своим  интеллектуальным
стриптизом. С одной стороны, не все было так уж и грязно, а, с другой, ему
всегда было легче жить с правдой, чем с ложью. По крайней мере, на длинной
дистанции.
     Конечно, возникает вопрос, имеют ли что-нибудь общее журнал "Пипл"  и
"длинная дистанция".
     Ну хорошо. Сейчас уже слишком поздно.
     Имя парня, написавшего про него текст, было  Майк  -  он  это  хорошо
помнил, но как фамилия этого Майка? Если только вы не граф, рассуждающий о
наследстве, или  кинозвезда,  сплетничающая  о  других  кинозвездах,  ваша
фамилия всегда  будет  помещена  в  самом  низу  статьи  для  "Пипл".  Тад
перелистал четыре страницы (две из которых были заняты полностью рекламой)
чтобы найти, наконец, фамилию корреспондента. Майк Дональдсон.  Когда  Тад
спросил его, неужто кто-нибудь в мире всерьез интересуется и озабочен  тем
фактом, что Бомонт написал несколько книг под  другим  именем,  Дональдсон
ответил так, что  сильно  рассмешил  Тада:  "Отчеты  свидетельствуют,  что
большинство читателей "Пипл" имеют чрезвычайно узкие носы.  Потому  в  них
очень трудно ковырять, и они вынуждены лезть в  чужие  дела  и  души.  Они
прямо-таки жаждут узнать все, что можно, о вашем приятеле Джордже".
     - Он не мой приятель, - отвечал Тад, все еще смеясь.

     Лиз подошла к столу.
     - Тебе нужна моя помощь? - спросил Тад.