|
дороге карандаши. Тад вытащил кувшин, собрал карандаши и сложил в
традиционном для них месте хранения.
Он закрыл ящик и взглянул на кувшин. Этот кувшин был сослан в ящик
после того первого приступа, когда Тад в забытьи написал карандашом
"Воробьи летают снова" поперек листа рукописи "Золотой собаки". Он не
думал, что ему когда-либо снова придется использовать этот карандаш... да,
он сильно погорячился пару дней тому назад, и вот они снова выстроились
перед ним, как это было уже в течение последних двенадцати лет или что-то
около того, когда Старк жил у него, жил в нем. Подолгу Старк не появлялся
и совсем не напоминал о себе. Затем в голове возникала какая-то идея - и
старый лис Джордж выскакивал из головы Тада на свет божий, как
Джек-из-коробочки. - Вот и я, Тад! Идем, дружище! Беремся за дело!
И потом каждый день в течение трех месяцев Старк будет появляться
точно в десять, включая не только обычные, но и выходные дни. Он будет
вырастать словно из-под земли, хватать один из карандашей и неистово
писать свою безумную ерунду - но эта чепуха будет приносить куда больше
прибыли, чем собственные книги Тада. Затем, когда книга Старка будет
окончена, Джордж снова исчезнет, подобно безумному старику, который
превращал солому в золото в одной из немецких сказок.
Тад вытащил один из карандашей и посмотрел на следы зубов, слегка
отпечатавшиеся после прикуса его деревянного ствола, потом опустил
карандаш снова в кувшин. Возник слабый звенящий звук: "клинк!"
- Моя темная половина, - пробормотал Тад.
Но был ли ею Джордж Старк? Был ли он вообще какой-либо частью Тада?
За исключением того приступа или транса или еще чего-то непонятного,
случившегося с Тадом в его кабинете, он никогда более не пользовался этими
карандашами, даже для каких-то пометок. Это соблюдалось с момента, когда
было написано слово "Конец" внизу последней страницы последнего романа
Старка "Дорога на Вавилон".
Не было и никакой надобности в их использовании; это ведь были
карандаши Джорджа Старка, а Старк был мертв... или так предполагал Тад.
Сам Тад даже подозревал, что когда-нибудь он просто выкинет их.
Но сейчас выяснилось, что карандашам все же еще придется послужить.
Он подошел к кувшину и протянул к нему руку, но затем быстро
отдернул, словно рука коснулась горячей печи.
Еще нет.
Тад достал ручку "Скрипто" из кармана сорочки, открыл дневник,
подумал и начал писать.
Если Уильям плачет, то и Уэнди плачет. Но я открыл, что связи между
ними намного глубже и сильнее. Вчера Уэнди упала с лестницы и заработала
большой синяк - синяк, напоминающий гриб. Когда дети проснулись, Уильям
уже тоже имел синяк. Того же размера и формы.
Тад склонялся в своем дневнике к стилю самоинтервью; материалы такого
типа явно доминировали в его записях. Он уже давно осознал, что выбранный
им путь - путь поиска ответов на мучащие его вопросы - предполагает совсем
другую форму... или отражает совсем необычный аспект: раскол его сознания
и духа, что-то и очень фундаментальное и очень таинственное.
Вопрос: Если бы ты сделал слайды синяков на ногах близнецов и наложил
полученные изображения друг на друга, чтобы проверить их идентичность, то
получил бы в итоге доказательства этому?
Ответ: Да, думаю, что так. Я думаю, это было бы аналогично отпечаткам
пальцев или голосовым отпечаткам.
Тад посидел в задумчивости, постукивая кончиком ручки по дневнику.
Затем снова наклонился и стал писать несколько быстрее.
Вопрос: Знает ли Уильям, что у него синяк?
Ответ: Нет. Думаю, что нет.
Вопрос: Знаю ли я, что означают эти воробьи?
Ответ: Нет.
Вопрос: Но я действительно знаю, что они - ЭТО ВОРОБЬИ. Я это знаю
очень хорошо, ведь так? То, во что Алан Пэнборн или кто-то другой может
|
|