дороге  карандаши.  Тад  вытащил  кувшин,  собрал  карандаши  и  сложил  в
традиционном для них месте хранения.
     Он закрыл ящик и взглянул на кувшин. Этот кувшин был  сослан  в  ящик
после того первого  приступа,  когда  Тад  в  забытьи  написал  карандашом
"Воробьи летают снова" поперек листа  рукописи  "Золотой  собаки".  Он  не
думал, что ему когда-либо снова придется использовать этот карандаш... да,
он сильно погорячился пару дней тому назад, и вот  они  снова  выстроились
перед ним, как это было уже в течение последних двенадцати лет или  что-то
около того, когда Старк жил у него, жил в нем. Подолгу Старк не  появлялся
и совсем не напоминал о себе. Затем в голове возникала какая-то идея  -  и
старый  лис  Джордж  выскакивал  из  головы  Тада  на  свет   божий,   как
Джек-из-коробочки. - Вот и я, Тад! Идем, дружище! Беремся за дело!
     И потом каждый день в течение трех  месяцев  Старк  будет  появляться
точно в десять, включая не только обычные, но и  выходные  дни.  Он  будет
вырастать словно из-под земли,  хватать  один  из  карандашей  и  неистово
писать свою безумную ерунду - но эта чепуха будет  приносить  куда  больше
прибыли, чем собственные книги  Тада.  Затем,  когда  книга  Старка  будет
окончена,  Джордж  снова  исчезнет,  подобно  безумному  старику,  который
превращал солому в золото в одной из немецких сказок.
     Тад вытащил один из карандашей и посмотрел  на  следы  зубов,  слегка
отпечатавшиеся  после  прикуса  его  деревянного  ствола,  потом   опустил
карандаш снова в кувшин. Возник слабый звенящий звук: "клинк!"
     - Моя темная половина, - пробормотал Тад.
     Но был ли ею Джордж Старк? Был ли он вообще какой-либо  частью  Тада?
За исключением того приступа  или  транса  или  еще  чего-то  непонятного,
случившегося с Тадом в его кабинете, он никогда более не пользовался этими
карандашами, даже для каких-то пометок. Это соблюдалось с  момента,  когда
было написано слово "Конец" внизу  последней  страницы  последнего  романа
Старка "Дорога на Вавилон".
     Не было и никакой  надобности  в  их  использовании;  это  ведь  были
карандаши Джорджа Старка, а Старк был мертв... или  так  предполагал  Тад.
Сам Тад даже подозревал, что когда-нибудь он просто выкинет их.
     Но сейчас выяснилось, что карандашам все же еще придется послужить.
     Он подошел к  кувшину  и  протянул  к  нему  руку,  но  затем  быстро
отдернул, словно рука коснулась горячей печи.
     Еще нет.
     Тад достал  ручку  "Скрипто"  из  кармана  сорочки,  открыл  дневник,
подумал и начал писать.
     Если Уильям плачет, то и Уэнди плачет. Но я открыл, что  связи  между
ними намного глубже и сильнее. Вчера Уэнди упала с лестницы  и  заработала
большой синяк - синяк, напоминающий гриб. Когда  дети  проснулись,  Уильям
уже тоже имел синяк. Того же размера и формы.
     Тад склонялся в своем дневнике к стилю самоинтервью; материалы такого
типа явно доминировали в его записях. Он уже давно осознал, что  выбранный
им путь - путь поиска ответов на мучащие его вопросы - предполагает совсем
другую форму... или отражает совсем необычный аспект: раскол его  сознания
и духа, что-то и очень фундаментальное и очень таинственное.
     Вопрос: Если бы ты сделал слайды синяков на ногах близнецов и наложил
полученные изображения друг на друга, чтобы проверить их идентичность,  то
получил бы в итоге доказательства этому?
     Ответ: Да, думаю, что так. Я думаю, это было бы аналогично отпечаткам
пальцев или голосовым отпечаткам.
     Тад посидел в задумчивости, постукивая кончиком  ручки  по  дневнику.
Затем снова наклонился и стал писать несколько быстрее.
     Вопрос: Знает ли Уильям, что у него синяк?
     Ответ: Нет. Думаю, что нет.
     Вопрос: Знаю ли я, что означают эти воробьи?
     Ответ: Нет.
     Вопрос: Но я действительно знаю, что они - ЭТО ВОРОБЬИ.  Я  это  знаю
очень хорошо, ведь так? То, во что Алан Пэнборн или  кто-то  другой  может