- Я хочу позвонить жене, - сказал Тад Харрисону. - Узнать,  не  нужно
ли чего ей в магазине.
     - Вам бы это надо  было  сделать  наверху,  -  сообщил  Манчестер.  -
Сэкономили бы четверть доллара.
     - Я забыл, - согласился Тад. - Может быть, это передалось мне от того
чудака-профессора.
     Оба охранника обменялись веселым взглядом и забрались в "Плимут", где
они могли насладиться кондиционером и наблюдать за  Тадом  через  ветровое
стекло.
     Тад чувствовал себя так, как будто его набили  толченым  стеклом.  Он
вытащил четвертак из кармана и опустил его в монетоприемник. Рука дрожала,
и он ошибся, набирая вторую цифру. Он дал отбой, дождался возврата  монеты
и снова набрал номер, думая все время об одном и том же:  "Иисус  Христос,
это же все в точности, как при убийстве Мириам. Все точь-в-точь, как в  ту
ночь".
     Какая-то  внутренняя  сила  сделала  почти  все  помимо  его  воли  и
сознания.
     Ему со второй попытки удалось попасть к  себе  в  дом,  и  теперь  он
стоял, столь плотно прижав трубку к уху, что оно заболело. Он пытался  как
мог скрыть свое напряжение. Тад не мог позволить  Харрисону  и  Манчестеру
понять, что что-то неладно - любой ценой он этого не должен допустить.  Но
ему никак не удавалось расслабить свои сжавшиеся от  напряжения  и  страха
мышцы.
     Старк сиял трубку с первого же звонка. - Тад?
     - Что ты сделал с ними? - голос был подобен  выплевыванию  уже  сухих
шариков жвачки.  Но  в  конце  вопроса  Тад  смог  услышать  голоса  своих
близнецов. Их плач был странно успокаивающим. Это не были те вопли  ужаса,
которыми огласила Уэнди свое падение с  лестницы,  -  это  были  плачущие,
может быть, капризные крики, но никак не крики от боли.
     - Хотя, Лиз - где Лиз?
     - Ничего страшного, - ответил Старк, - ты же сам можешь слышать. Я не
коснулся даже волоска на их прелестных головках. Пока.
     - Лиз, - сказал Тад. Он вдруг преодолел чувство ужаса. Это напоминало
выплывание из набежавшей гигантской прибойной волны.
     -    Что    насчет    нее?     -     тон     был     поддразнивающий,
утрированно-неопределенный.
     - Дай ее мне! - рявкнул Тад. - Если ты надеешься, что я  напишу  хотя
бы еще одно слово под твоим именем, т  ы  дашь  ее  мне!  -  А  часть  его
сознания, видимо,  не  поддавшаяся  даже  этому  чувству  дикого  ужаса  и
изумления, предупреждала: "Следи за свои лицом,  Тад.  Ты  только  на  три
четверти отвернулся от копов. Человек  не  вопит  в  трубку,  когда  хочет
выяснить у жены, достаточно ли дома яиц".
     - Тад! Тад, старина! - голос Старка звучал обиженно, но  Тад  знал  с
ужасающей и сводящей с ума определенностью,  что  этот  сукин  сын  сейчас
ухмыляется. - У тебя почему-то предвзятое и очень плохое обо  мне  мнение,
дружище. Будь помягче, сынок! Охлади свои двигатели, вот и она.
     - Тад? Тад, это ты? - она говорила взволнованно и испуганно,  но  без
паники. Просто неспокойно.
     - Да. У тебя все о'кей, милая? Как дети?
     - Да, все о'кей. Мы... - Последнее слово  затерлось  каким-то  шумом.
Тад мог услышать, как это ублюдок что-то говорил ей, на не  разобрал,  что
именно. Лиз сказала  "да,  о'кей"  и  вернулась  к  телефону.  Теперь  она
говорила, почти плача. - Тад, уже знаешь, что ему надо.
     - Да, я знаю.
     - Но он хочет, чтобы я передал тебе, что ты  не  сможешь  делать  это
здесь. Полиция скоро вернется с тобой. Он... Тад, он говорит, что убил тех
двух, охранявших дом.
     Тад закрыл глаза.
     - Я не знаю, как он это сделал, но он говорит, что сделал... н я... Я
верю ему. - Сейчас она плакала. Пыталась сдержаться, зная, что этим сильно