это случится), что крошечный розовый шарик проскочит через  полотно  и
попадет  в   мир,   созданный   неизвестным   художником   шестьдесят,
восемьдесят, а то и сто лет назад.
     Разумеется,  ничего  подобного  не  случилось.   Розовый   цветок
стукнулся о стекло, закрывающее  холст  (удивительно,  что  написанная
маслом картина взята под стекло, сказал Робби в тот  день,  когда  они
познакомились), отскочил и упал на пол, несколько раз подпрыгнув,  как
скатанная  в  плотный  шарик  туалетная  бумага.  Может,   картина   и
волшебная, но прикрывающее ее стекло совершенно обыкновенное.
     "Тогда как же сверчкам удалось  выбраться?  Ты  ведь,  признайся,
считаешь, что именно это и произошло, верно? Что они каким-то  образом
попали в комнату из картины, не так ли?"
     Да поможет ей Бог, но она считала именно  {так}.  Ей  подумалось,
что в те часы, когда она покидает комнату и оказывается  среди  других
людей, подобная мысль  не  вызовет  у  нее  ничего,  кроме  смеха  или
недоумения, но сейчас она полагала именно так: сверчки  выпрыгнули  из
травы у ног женщины  в  мареновом  хитоне.  Что  они  неведомым  путем
перебрались из мира Мареновой Розы в мир Рози Макклендон.
     "Но как? Не могли же они просочиться сквозь стекло?"
     Нет, разумеется,  нет.  Это  глупо,  но...  Рози  протянула  руки
(слегка дрожащие) и сняла картину с крючка. Она унесла ее  в  кухонную
нишу, поставила на стол, затем  перевернула.  Написанные  углем  буквы
стерлись до неузнаваемости; не  знай  она,  что  раньше  на  оборотной
стороне полотна стояло: "МАРЕНОВАЯ РОЗА", ей ни за что не  удалось  бы
прочесть надпись.
     Нерешительно и боязливо (возможно, страх присутствовал постоянно,
но лишь теперь она ощутила его  в  полной  мере)  она  дотронулась  до
бумажной подкладки. Бумага зашуршала и  затрещала.  Затрещала  слишком
сильно. А когда Рози ткнула в нее  пальцами  чуть  пониже,  туда,  где
коричневая бумага скрывалась под рамкой, то почувствовала, что под ней
что-то есть... какие-то мелкие {предметы}...
     Она сглотнула; горло ее так пересохло, что глотать  было  больно.
Одеревеневшей  рукой,  принадлежащей,  казалось,  совершенно   другому
человеку, она выдвинула ящик кухонного стола, порывшись, нашла нож для
разделки  мяса  и  медленно  поднесла  лезвие  к  коричневой  бумажной
подкладке картины.
     "Одумайся, дура!  -  закричала  Практичность-Благоразумие.  -  Не
делай этого, ты ведь не знаешь, {что} там обнаружится!"
     Она на секунду или две прижала кончик ножа к  коричневой  бумаге,
готовая вспороть ее, затем передумала и отложила нож. Подняв  картину,
посмотрела на нижнюю часть рамы, отмечая удаленным  уголком  сознания,
что ее руки колотит сильная дрожь.  То,  что  она  увидела  -  трещину
размером в четверть дюйма  в  самом  широком  месте  -  совсем  ее  не
удивило. Она снова поставила картину на стол и, придерживая ее  правой
рукой, левой - более развитой и умной  -  поднесла  нож  к  коричневой
подкладке картины.
     "Не надо, Рози! - В  этот  раз  Практичность-Благоразумие  просто
стонала, - Пожалуйста, не делай этого, ради всего святого, оставь ее в
покое!"  Только,  если  задуматься,  советы   она   дает   никудышные:
послушайся Рози миссис П. - Б. в первый же раз, то до сих пор жила  бы
с Норманом. Или умирала бы с ним.
     Острием ножа она вспорола бумажную подкладку в самом  низу,  там,
где нащупала  какие-то  маленькие  предметы.  Из-под  бумаги  на  стол
вывалилось полдюжины сверчков - четыре дохлых, один едва живой и слабо
дергающий лапками, шестой вполне резвый; последний тут  же  прыгнул  и
угодил в раковину. Вместе со сверчками выпало  еще  несколько  розовых
круглых цветков клевера, несколько травинок... и  кусочек  упавшего  с
дерева сухого листа. Рози  подняла  его  и  с  любопытством  принялась
разглядывать. Это был дубовый лист. Она почти не сомневалась.
     Работая  осторожно  (и  не  обращая  внимания  на  голос   миссис