порядок, превратился в некое подобие  Майами  после  пронесшегося  над
городом  урагана   Эндрю),   и   обычно   его   кабинет   красноречиво
свидетельствовал о склонностях хозяина, но теперь он выглядел  строго,
почти аскетично. Большую часть дня Норман убил на уборку. Ему пришлось
отнести три огромных пластиковых мешка с ненужными  бумагами  вниз,  в
подвал,    поскольку    он    не    надеялся    на    добросовестность
уборщицы-негритянки, которая работала в полицейском  управлении  между
полуночью и шестью утра в будние  дни.  Работа,  порученная  ниггерам,
никогда не выполняется - этот урок Норман усвоил  от  своего  отца,  и
действительность  подтвердила  правоту  старика.  Всем   политикам   и
поборникам прав человека никак не  удается  понять  примитивный  факт:
ниггеры не  умеют  и  не  желают  трудиться.  Наверное,  из-за  своего
африканского темперамента.
     Норман  медленно  окинул  взглядом  непривычно  чистый  стол,  на
котором не осталось ничего, кроме его ног и телефона, затем  посмотрел
на стену справа. На протяжении четырех лет самой стены почти  не  было
видно под слоем  листовок  с  портретами  разыскиваемых  преступников,
срочными записками, результатами лабораторных исследований - не говоря
уже о календаре, в котором он красным карандашом отмечал даты судебных
заседаний, - но теперь стена была совершенно голой. Визуальный  осмотр
кабинета завершился на стоящих у двери картонных ящиках  со  спиртным.
Глядя на них, Норман задумался над непредсказуемостью  жизни.  Да,  он
вспыльчив, и сам же первый согласен признаться в этом. Он также  готов
признать, что из-за собственной  вспыльчивости  частенько  попадает  в
неприятности и, самое главное, {не может из них выбраться}. И если  бы
год назад ему сказали, что его кабинет будет выглядеть таким  образом,
он  пришел  бы  к  логическому  выводу:  неудержимая  вспыльчивость  в
конечном итоге привела его к таким неприятностям,  из  которых  он  не
смог выбраться, и его выгнали с работы. То ли в личном деле накопилось
большое   количество   выговоров,   достаточных   для   увольнения   в
соответствии с правилами полицейского управления, то ли его застали за
избиением  подозреваемого.  Взять  того  же  вшивого  педика,   Рамона
Сандерса. Норман его не избивал, но вряд ли получил  бы  благодарность
за такое обращение с подозреваемым. Да, конечно, то, как он обошелся с
поганым педерастом, может вызвать улыбку у любого - и  в  душе  всякий
поддержит его, - но надо же соблюдать правила игры... или, по  крайней
мере, не попадаться, когда их нарушаешь. Примерно то же самое, как и с
ниггерами, не умеющими и не желающими работать: все (во всяком случае,
все белые) об этом знают, но предпочитают не говорить вслух.
     Однако его не выгоняют с работы. Нет, он просто переезжает, вот и
все.  Переезжает  из  этого  дерьмового  кубика,   в   котором   негде
повернуться, служившего ему домом с первого  дня  президентства  Буша.
Переезжает в настоящий офис, где стены поднимаются до самого потолка и
опускаются до самого пола. Его не только не выгоняют - его  {повышают}
в должности. Это напомнило ему песню Чака Берри, ту, в которой он поет
по-французски: "C'est la vie - это жизнь,  и  ты  никогда  заранее  не
знаешь, чем она обернется".
     С тем делом об ограблении склада большой компании все  вышло  как
нельзя  лучше,  шум  стоял  невообразимый,   и   даже   если   бы   он
собственноручно написал сценарий, вряд ли  от  этого  было  бы  больше
пользы.  Произошла  почти  невероятная  трансмутация;  как  будто  его
задница, словно по мановению волшебной палочки, вдруг  стала  золотой,
во всяком случае, в стенах полицейского управления.
     Как выяснилось, в преступлении  оказалось  замешанным  полгорода.
Часто случается, что клубок так и остается не распутанным до  конца...
но ему это удалось.
     Все встало на свои места, словно вы десять раз подряд  угадываете
выпадающую на рулетке семерку, и каждый раз ваша ставка удваивается. В
конце концов его группа арестовала  больше  двадцати  человек,  причем
половина из них  занимала  крупные  ответственные  посты  в  городском