всегда и оставаться, когда всадники уезжают, чтобы беречь  их  дома,  пока
они завоевывают славу, и чтобы, вернувшись, они нашли еду и постель?
     - Может наступить  такое  время,  -  сказал  он,  -  когда  никто  не
вернется. Тогда не нужна будет слава, потому что некому  будет  помнить  о
делах, которые были совершены при последней защите наших домов. Но  деяния
не станут менее славными от того, что они не прославлены.
     И она ответила:
     - Все, что вы говорите, звучит так:  ты  женщина,  и  твоя  участь  -
оставаться дома. Когда мужчины умирают в битве с честью, ты можешь сгореть
в доме, потому что мужчины не нуждаются в тебе больше. Но я из дома Эорла,
я не служанка. Я умею ездить верхом, я владею мечом, я не боюсь  ни  боли,
ни смерти.
     - Чего же вы боитесь, леди? - спросил он.
     - Клетки, - ответила она. - Сидеть за ее прутьями, пока не привыкнешь
и не состаришься, когда великие деяния уже не смогут быть сделаны.
     - И вы советуете мне отказаться от дороги, потому что она опасна.
     - Так может один воин советовать другому, - сказала она. -  Но  я  не
прошу вас бежать от опасностей, а ехать на битву, где ваш меч  заслужит  и
славу и победу.  Я  не  хочу  видеть,  как  бесполезно  пропадает  высокая
доблесть.
     - Я тоже, - согласился он.  -  Поэтому  я  и  не  говорю  вам:  леди,
оставайтесь! У вас нет дела на юге.
     - Нет его и у тех, кто войдет с тобой... Они идут потому что не хотят
расставаться с тобой - потому что они любят тебя.
     Она повернулась и исчезла в ночи.
     Когда стало  светать,  но  солнце  еще  поднялось  из-за  хребтов  на
востоке, Арагорн был готов к  отъезду.  Все  его  товарищи  уже  сидели  в
седлах, и Арагорн  хотел  подняться  в  седло,  когда  леди  Эовин  пришла
прощаться с ними. Она была одета, как всадник и вооружена мечом. В руке  у
нее была чаша; поднеся ее к губам, она отпила от нее немного и пожелала им
хорошей скорости; затем она передала чашу Арагорну,  он  отпил  из  нее  и
сказал:
     - Прощайте, леди Рохана! Я пью за  счастье  вашего  дома  и  за  ваше
счастье и счастье вашего народа. Передайте вашему  брату  -  за  тенью  мы
встретимся снова...
     Гимли и Леголасу, стоящим поблизости, показалось, что она всхлипнула.
Но она сказала:
     - Арагорн, ты пойдешь?
     - Да, - ответил он.
     - Ты не позволишь мне ехать с тобой, как я просила?
     - Нет, леди. Я не могу это сделать без  разрешения  короля  и  вашего
брата, а они не вернутся до завтра. У меня же на счету  каждый  час,  даже
каждая минута. Прощайте!
     Она упала на колени, говоря:
     - Прошу тебя!
     - Нет, леди, - сказал он и, взяв ее за  руку,  поднял.  Поцеловав  ее
руку, он прыгнул в седло и поехал, не оглядываясь; и лишь те,  кто  хорошо
знал его и ехали поблизости, видели, какую боль он испытывает.
     Эовин стояла неподвижно, как вырезанная из камня фигура, руки ее были
сжаты, она следила за ними, пока они не скрылись в тени Двиморберга,  горы
призраков, в которой были ворота смерти. Когда они исчезли  из  вида,  она
повернулась, спотыкаясь, как слепая, и пошла к себе. Никто из ее людей  не
видел этого расставания, они были испуганы и прятались, пока чужеземцы  не
ушли.
     И некоторые говорили:
     - Это эльфы. Пусть идут в темные места  и  никогда  не  возвращаются.
Время и так злое.
     Свет был серым, когда они ехали, потому что солнце не выбралось из-за
черных хребтов горы призраков перед  ними.  Ужас  охватил  их,  когда  они
проехали между рядами древних камней и оказались вблизи Димхолта. Здесь  в