глаза, испепеляющий взгляд.
     Глядя на альбиноса, Хартман  жалел  его,  как  и  прочих  несчастных,
обретающихся под землей. Не знающие  жалости,  непримиримые,  оголтелые  в
своей несуразной вере, укоренившиеся в ненависти, обреченные  навсегда  на
существование под землей, непоколебимые в злобном своем фанатизме, стоящие
насмерть за нелепые химеры, они были сродни безумцам - что можно  было  им
объяснить, до чего достучаться, как втолковать?
     Они были смертельно опасны, потому что не могли ни с кем ужиться,  не
могли смириться с чем-то иным, кроме своей веры, и всюду несли ненависть и
кровь. И неужели только и оставалось, что уничтожить их, как чумных  крыс?
Неужели только так и можно было с ними  -  гнать,  травить,  жечь?  Однако
другого  было  не  дано:  стоило  промедлить,  они  губили  все,  к   чему
прикасались.
     Пока Бирс,  Ключников  и  Хартман  стояли  над  умирающим,  где-то  в
стороне, поодаль, за стенами послышались голоса. Они росли, превратились в
ропот, в сбивчивый гомон и вдруг, как обвал, вырвались в  крик.  У  Бирса,
Ключникова и Хартмана мороз пошел по коже.
     Это был истошный крик многих людей, пронзительный многоголосый  вопль
- ужас, смертельный страх, отчаяние были в этом хоре, от  которого  волосы
становились дыбом.
     Бирс  и  Ключников  рванулись  в  узкую  дверь,  вышибли  ее  ногами,
стремглав  пронеслись  по  коридору  и  ворвались  в   тесное   помещение,
заполненное людьми; следом за  разведчиками  прибежал  Хартман.  Едва  они
появились, в мгновение стало тихо, толпа в сто или двести человек смотрела
на них, не отрываясь. Вероятно, помещение было не таким маленьким,  просто
людей было очень много - скопище лиц и глаз.
     Это были те, кто исчез. Альбиносы держали их в подземной тюрьме,  изо
дня в день учили уму-разуму, читая вслух краткий курс истории большевиков,
кормили скудно,  впроголодь  и  сулили  скорый  революционный  трибунал  и
расправу. Поняв, что они спасены,  пленники  облепили  разведчиков,  толпа
сжала их, сдавила, многие обезумели от счастья, у некоторых  сдали  нервы:
рыдая, они обессиленно опустились на пол.
     Женщин содержали в  другом  помещении,  приспособленном  под  тюрьму.
Расспросив пленников, Бирс стремглав кинулся в коридор, Ключников погнался
за ним - насилу догнал, чтобы прикрыть в случае нужды.
     Они миновали несколько технических отсеков и вышибли дверь,  закрытую
на замок.  В  тусклом  свете  им  открылась  печальная  картина:  бледные,
забившиеся в  угол  женщины,  испуганная  толпа;  в  полумраке  на  серых,
землистых лицах выделялись расширенные от страха глаза.
     В отличие от мужчин, женщины молчали. Немая, теснящаяся в углу  толпа
напоминала скопление теней. И когда Бирс вспоминал впоследствии, как они с
Ключниковым ворвались в камеру, он мог вспомнить лишь бледные  неподвижные
лица и неестественно большие, просто огромные взирающие на него глаза.
     Без единого звука, окаменев, женщины напряженно и выжидающе  смотрели
на застывших у входа вооруженных людей: разрисованные камуфляжной краской,
с автоматами наперевес,  те  настороженно  и  цепко  обшаривали  взглядами
помещение. Автоматчики весьма отличались от тюремной охраны  и  подземного
гарнизона - ростом, пятнистой формой,  оружием  и  снаряжением;  до  узниц
постепенно доходило, что это - свобода.
     И когда они это поняли - поняли  и  поверили,  глаза  их  наполнились
тихим сиянием, которое  залило,  затопило  камеру  и  потоком  хлынуло  на
разведчиков.
     Теперь  пленницы  не  сдерживались.  После  невероятного   напряжения
наступила разрядка, все обмякли и заплакали: кто  в  голос,  навзрыд,  кто
обессиленно всхлипывал, иные молча и неподвижно смотрели на  освободителей
глазами, полными слез.
     Внимательным взглядом Бирс обвел лица пленниц, у него  упало  сердце:
Джуди среди них не было.