|
В мои служебные обязанности входило разобраться в состоянии
пациентов, снять последствия различных нагрузок, провести профилактику
новых стрессов и разнообразных воздействий, связанных с риском, опасностью
и необычайно сложной работой. Изредка ко мне поступали офицеры, чья служба
проходила преимущественно под землей.
Я узнавал их с порога: бледные пастозные лица, еле заметная
скованность в движениях, чуть угасший взгляд, некоторая замкнутость и
оцепенелость... Кое-кто из них отличался разной степенью агарофобии
[боязнь открытого пространства] и нуждался в коррекции, а иные страдали
клаустрофобией [боязнь замкнутого пространства], и их приходилось
переводить на поверхность или вообще увольнять из армии.
Поначалу информация накапливалась сама собой, произвольно, лишь
значительно позже я повел направленный поиск и отбор. Поводом послужил
конкретный исторический факт: 6 ноября 1941 года, когда немецкие войска
подошли к Москве, в нижнем вестибюле станции метро "Маяковская" состоялся
торжественный праздничный митинг, на котором с речью выступил Сталин.
Очевидцы сообщили мне, что до митинга Сталин находился в своем
городском доме на Мясницкой, роскошном купеческом особняке (до революции
он принадлежал, кажется, известному богачу, купцу первой гильдии
Солдатенкову), где с началом войны располагалась Ставка Верховного
Главнокомандования. Как выяснилось, Сталин в тот день никуда не выезжал:
не было ни кортежа машин, ни сопровождения, и даже наружное наблюдение,
выставляемое на улицах по маршруту следования, в тот день отсутствовало.
Один из очевидцев рассказал мне, что Сталин прибыл на станцию по
тоннелю метро. Между тем особняк Ставки находится в стороне от веток
метро, и я сделал вывод, что Сталин воспользовался каким-то ходом или
тоннелем, соединявшим особняк с тоннелем метрополитена. Знатоки из военных
и гражданских специалистов подтвердили наличие ходов, а спустя время мне и
самому удалось побывать в знаменитом особняке. Выяснилось, что его
подвальный этаж соединен под землей с бункером соседнего штаба
противовоздушной обороны (ПВО). Система ходов, соединяющих на большой
глубине бункер с тоннелем метро и выходящих под платформу одной из
станций, существует и поныне и даже находится под охраной. Правда, не так
давно выход в тоннель заложили.
Удостоверившись воочию, что полученные сведения соответствуют
действительности, я расширил круг поисков, и постепенно из отдельных
разрозненных фактов сложилась общая картина: под землей Москва причудлива
и обширна не меньше, чем наверху. Так возник некий замысел, неопределенная
идея, которая маячила впереди размытым пятном. Сюжет не давался в руки.
Не могу сказать, что я работал над замыслом неусыпно. Поиски шли вяло
и от случая к случаю; мешала неопределенность цели. Много времени отнимали
служебные обязанности, армия не то место, где поощряются посторонние
интересы. Спустя несколько лет я перешел в Центральный спортивный клуб
армии (ЦСКА) и стал работать со спортсменами-профессионалами высокого
класса, со сборными командами по разным видам спорта. Тут мне пригодился
собственный спортивный опыт: с юношеских лет я боксировал и неплохо
стрелял, хотя любовь к странствиям и охота к перемене мест мешали
регулярным тренировкам.
Отныне время съедали бесконечные разъезды, сборы, тренировки,
соревнования, чемпионаты. К тому же я поступил в институт кинематографии и
совмещал работу с учебой. Те годы вспоминаются вечной спешкой, постоянным
цейтнотом и хроническим недосыпом: писать рассказы, сценарии, да и просто
поразмыслить удавалось только за счет сна.
И все годы странный, ускользающий сюжет о подземной Москве не давал
покоя: брезжил поодаль, с укоризной напоминал о себе, манил. Стоило о нем
подумать, как разбирали угрызения совести: слишком мало внимания я ему
уделял.
Однажды я сказал себе - "Сейчас или никогда!" и употребил все силы,
чтобы оставить службу. Переход на вольные хлеба был подобен прыжку головой
в омут: то ли выплыву, то ли утону. Надо сказать, отказ от постоянного
|
|
