В это  трудно  было  поверить,  но  Першин  добыл  подтверждение:  по
соседству с пыльными сумрачными тоннелями  городского  метро  существовали
невероятные и неправдоподобные ухоженные подземелья.
     "Впрочем, почему невероятные и неправдоподобные? - думал Першин. -  А
тайные магазины? А санатории, больницы, дачи? А детский сад с бассейном  в
Малых Каменщиках?"
     Он подумал о пешеходах, что торопятся мимо Политехнического  музея  и
памятника героям Плевны  у  Ильинских  ворот,  о  стариках  и  влюбленных,
посиживающих на живописном бульваре Старой площади,  -  никто  из  них  не
подозревал и не догадывался даже, что находится под ногами.
     То был подземный город со своими родниками, артезианскими скважинами,
электростанциями,  улицами,  площадями  и  переулками,  настоящий   город,
который при  желании  мог  отвергнуть  наземную  Москву,  закрыть  наглухо
герметичные двери и ворота, включить  гидравлические  запоры  и  отрезать,
отстранить себя от поверхности, прервать все связи и жить самим  по  себе,
отдельно, на глубине, а запасов пищи  на  складах  там  могло  хватить  на
долгие годы.
     Со временем о подземном городе забыли бы даже те немногие, кто  знал,
куцые сведения затерялись бы в секретных архивах, он исчез  бы  для  всех,
как древние города в толще земли, и память о нем поросла бы быльем. С  той
лишь разницей, что древние города давно умерли, а этот продолжал бы  жить,
не выдавая себя ничем.
     "Несчастные наши налогоплательщики, -  думал  Першин,  -  вот  почему
метро себя не окупает. Какая казна это выдержит?"
     Фонари освещали круглое нутро  тоннеля,  цепь  их  уходила  вперед  и
исчезала за  плавным  поворотом.  Разведка  продолжала  движение,  спереди
доносился тугой хриплый рокот, лица обдувал устойчивый  ветерок;  по  мере
движения ветер и  шум  усиливались,  отряд  приближался  к  вентиляционной
шахте.
     Летом воздух брали с поверхности через входные двери  станций,  гнали
вниз, в тоннели, и удаляли через шахты на перегонах; зимой и осенью воздух
поступал в тоннельные шахты, по пути нагревался  и  на  станцию  подавался
теплым, чтобы уйти наверх, как пассажир - через дверь.
     Иногда режим вентиляции менялся в  течение  суток  в  зависимости  от
погоды, но обычно по ночам воздух с  поверхности  брали  через  тоннельную
шахту. В рабочее время, кроме вентиляторов, воздух  гнали  сами  поезда  -
поршневой эффект, как говорили инженеры.
     Першин приказал усилить наблюдение, разведчики в любой момент  готовы
были принять бой. Правда, никто из них в тоннелях не воевал, до сих пор  в
метро еще не случалось боя, не  было  ни  пальбы,  ни  нападений  -  тишь,
покой... Вот  только  страх  окутывал  Москву,  как  густое  радиоактивное
облако, ядовитый страх, который пропитал каждый камень,  проник  в  каждую
щель и травил людей.
     Казалось,  они  готовы  к  любой  неожиданности.  И  все  же   первая
неожиданность застала разведку  врасплох:  внезапно  что-то  переменилось,
разведчики не сразу поняли, что стряслось.
     В тоннеле стало вдруг тихо, неестественно тихо, тишина ударила в уши,
и стало легко, каждый почувствовал облегчение, словно  с  головы  сдернули
тугую повязку.
     Спустя несколько секунд увял дующий в лица ветер,  и  до  всех  разом
дошло: кто-то отключил вентиляцию. Все невольно остановились  и  мгновенно
изготовили оружие, Першин даже команду не успел подать.
     ...полная луна отражалась в плоской чаше бассейна, отрытого на  месте
взорванного храма. Яркое отражение было как  горящий  зрачок  в  глазнице:
гигантское немигающее око, взирающее посреди города вверх.
     В этот час тяжелая туча наползала на Москву с Воробьевых гор. По мере
ее движения мерк лунный свет, точно кто-то затягивал над  городом  плотную
штору - Москву наполнял  мрак:  ни  один  фонарь  не  горел  на  улицах  и
площадях.
     Непроглядная темень разлилась  по  набережным  и  бульварам,  окутала