гости - на посиделки, как  выразился  он.  Сергей  стал  отнекиваться,  но
Федосеев не слушал:
     - Никаких отговорок. И не перечьте мне - решено! Разносолов не  сулю,
но русское застолье обещаю. Поехали!
     Рослый молчаливый юноша был при Федосееве телохранителем  и  шофером.
Они приехали в просторную квартиру в Замоскворечьи, куда вскоре  съехались
три десятка гостей.
     Федосеев опекал Ключникова и Галю, усадил их  рядом,  сам  наливал  и
потчевал. Он расспрашивал их о  родителях,  о  житье-бытье,  сокрушался  и
огорченно качал  головой,  сетуя  на  скудность  существования  и  падение
нравов.
     - Почему мы, русские, так бедны? - вопрошал он с досадой, озирался  -
все ли слышат? - заглядывал в лица, словно знал ответ, но  хотел  услышать
его от собеседников. - Ленивы? Бездарны? Не  похоже.  Не  верю!  Отечество
наше богато талантами. Отчего же другие живут лучше?
     - Евреи, - подсказал Буров, но Федосеев поморщился с  неудовольствием
- не встревай, мол, и Буров сконфуженно отступил.
     В табачном чаду среди шума, громкого гомона, звона  посуды,  смеха  и
суесловия Федосеев постучал  ножом  по  бутылке,  призывая  собравшихся  к
тишине, потом возвысил голос и зычно обратился к гостям.  Все  умолкли,  в
тишине стало слышно, как в бутылке под пробкой пузырится минеральная вода.
     - Дорогие друзья,  братья  и  сестры,  хочу  представить  вам  нашего
дорогого гостя Сергея Ключникова! Мы  приветствуем  его  и  надеемся,  что
вскоре он станет  полноправным  участником  нашего  движения.  -  Федосеев
выпил, все стали аплодировать,  многие  потянулись  к  Сергею  с  рюмками,
хлопали его по спине и плечам, а иные обнимали и целовали троекратно,  как
водилось в организации.
     Федосеев расспрашивал Ключникова, не  верил,  что  можно  прожить  на
стипендию, и огорчался явно, горевал, как близкий друг.
     - Поможем, поможем... - обещал он,  кивая.  -  Мы  своих  в  беде  не
оставим.
     Федосеев умолкал, погружаясь в раздумья, и очнувшись,  взирал  вокруг
проясневшими глазами, словно его внезапно осенила сокровенная мысль.
     - Суть не в том, что мы плохо работаем. Мы бедны, потому  что  отдали
свою судьбу  в  чужие  руки,  -  говорил  он  среди  многолюдного  гомона,
обращаясь с Сергею. - Ты посмотри на себя: молод, умен, красив!..
     Сергей засмеялся и, возражая, покачал головой.
     - Красив и умен, по глазам вижу, - настоял на  своем  Федосеев.  -  А
силы в тебе сколько! Так почему такие, как ты прозябают? Впроголодь, да  в
обносках? Родители, бедные, жилы из себя тянут, чтобы детей прокормить, из
кулька в рогожку перебиваются, - голос креп  на  глазах,  набирал  силу  и
вскоре вознесся над столом, покрыл сбивчивый гомон многолюдия.
     Вокруг все умолкли, обернули лица, и теперь лишь  один  голос  владел
общим вниманием.
     - Пора, пора, братья и сестры, пора нам брать  судьбу  в  свои  руки.
Пора!
     - Пора! - соглашаясь, кивали слушатели.
     - Хватит нам от кого-то зависеть, хватит! Хватит нам уповать на чужие
подачки, хватит!
     - Хватит! - подтверждали сидящие за столом.
     Надо отдать ему должное, Федосеев завораживал  слушателей.  Голос  то
падал до шепота, то разгорался, как костер на ветру, голос кружил голову и
убеждал помимо воли, развеивал по ветру робость и внушал силу. Было в  нем
что-то от древних пророков, от неистовых  проповедников  раскола,  которые
голосом умели вести людей за собой.
     Федосеев несомненно выделялся  среди  соратников,  его  слушали,  ему
верили. Вероятно, он мог повести толпу на подвиг или в огонь, но не всякий
умел понять, что сам он гореть со всеми не станет, и, обрекая других, себе
уготовил другую участь.
     Он был поводырем,  слушатели  сладостно  забывали  себя,  становились