|
полусумасшедшие мужчины и истеричные женщины. То глухо, то
резко и отчетливо гремели выстрелы, дрожал от взрывов бетон
под ногами, воняло гарью, порохом, потом, бензином, духами
и водкой. Рукоплещущие, визжащие девки теснились вокруг
капающего кровью детины с бледным торжествующем лицом,
где-то жутко рычали дикие звери. В залах публика
бесновалась у огромных экранов, а на экранах кто-то с
завязанными глазами веером палил из автомата, прижав
приклад к животу, кто-то сидел по грудь в черной тяжелой
жидкости, весь синий, и курил толстую трещащую сигару,
кто-то с перекошенным от напряжения лицом висел, словно
окаменев, в паутине туго натянутых нитей...
Потом я узнал, где Эль. Возле грязного помещения,
заваленного мешками с песком, я увидел круглоголового. Он
неподвижно стоял в дверях, лицо его было закопчено, от него
несло пороховой гарью, и зрачки были во весь глаз. Через
каждые пять секунд он нагибался и чистил колени, и он не
слушал меня, и пришлось сильно встряхнуть его, чтобы он
меня заметил.
- Нету Эля! - Гаркнул он. - Нету его, понимаешь? Один
дым, понял? Двадцать киловольт, сто ампер, понимаешь? Не
допрыгнул!
Он сильно оттолкнул меня, повернулся и устремился в
грязное помещение, прыгая через мешки с песком. Расталкивая
любопытных, он продрался к низенькой железной двери.
- А ну, пусти! - Визжал он. - А ну, я опять! Бог
троицу любит...
Дверь гулко захлопнулась за ним, и люди шарахнулись
прочь, спотыкаясь и падая. Я не стал ждать, пока он выйдет.
Или не выйдет. Он мне больше не был нужен. Оставался только
Римайер. Оставалась еще и Вузи, но на нее я не надеялся.
Значит, только Римайер. Я не буду его будить, я подожду под
дверью.
Уже взошло солнце, и загаженные улицы были пусты. Из
каких-то подземных стоянок выползали и принимались за
работу дворники-автоматы. Они знали только работу, у них не
было потенций, которые стоило развивать, но зато у них не
было и первобытных рефлексов. Возле "Олимпика" мне пришлось
остановиться и пропустить длинную колонну красных и зеленых
людей, закованных в дымящуюся чешую, которые, трудно волоча
ноги, проплелись из одной улицы в другую, оставив за собой
запах пота и краски. Я стоял и ждал, пока они пройдут, а
солнце уже озаряло громаду отеля и весело блестело на
металлическом лице владимира сергеевича юрковского,
смотревшего, как и при жизни, поверх всех голов. Потом они
прошли, и я вошел в отель. Портье дремал за своим барьером.
Проснувшись, он профессионально улыбнулся и спросил свежим
голосом:
- прикажете номер?
- Нет, - сказал я. - Я иду к Римайеру.
- К Римайеру? Но простите... Девятьсот второй номер?
Я остановился.
- Да, кажется. В чем дело?
- Прошу прощения, но Римайера нет дома.
- Как нет?
- Он уехал.
- Не может быть, он же болен... Вы не ошибаетесь?
Девятьсот второй номер.
- Совершенно верно, девятьсот второй номер. Римайер.
Наш постоянный клиент. Полтора часа назад он уехал. Точнее,
|
|