в темноте.
     - Боже! - прошептал я. - Вы видели?
     В первое мгновение Холмс  испугался  не  меньше  меня.  Он
Схватил  мою  руку  и  сжал  ее,  словно  тисками.  Потом  тихо
рассмеялся и, приблизив  губы  к  моему  уху,  пробормотал  еле
слышно:
     - Милая семейка! Ведь это павиан.
     Я  совсем  забыл  о  любимцах  доктора.  А гепард, который
каждую минуту может оказаться у нас на  плечах?  Признаться,  я
почувствовал  себя  значительно  лучше,  когда,  следуя примеру
Холмса, сбросил ботинки, влез в окно и очутился в спальне.  Мой
друг  бесшумно закрыл ставни, переставил лампу на стол и быстро
оглядел комнату. Здесь было все как днем. Он приблизился ко мне
и, сложив руку трубкой, прошептал так тихо, что  я  едва  понял
его:
     - Малейший звук погубит нас.
     Я кивнул головой, показывая, что слышу.
     - Нам  придется  сидеть  без  огня.  Сквозь вентилятор он
может заметить свет.
     Я кивнул еще раз.
     - Не засните - от  этого  зависит  ваша  жизнь.  Держите
револьвер наготове. Я сяду на край кровати, а вы на стул.
     Я  вытащил  револьвер  и  положил его на угол стола. Холмс
принес с собой длинную, тонкую трость и поместил ее возле  себя
на  кровать  вместе  с  коробкой  спичек и огарком свечи. Потом
задул лампу, и мы остались в полной темноте.
     Забуду ли я когда-нибудь эту страшную бессонную  ночь!  Ни
один звук не доносился до меня. Я не слышал даже дыхания своего
друга,  а  между  тем знал, что он сидит в двух шагах от меня с
открытыми глазами, в таком же напряженном,  нервном  состоянии,
как  и  я.  Ставни  не  пропускали  ни малейшего луча света, мы
сидели в абсолютной тьме. Изредка снаружи доносился крик ночной
птицы, а раз у  самого  нашего  окна  раздался  протяжный  вой,
похожий  на кошачье мяуканье: гепард, видимо, гулял на свободе.
Слышно  было,  как  вдалеке  церковные  часы   гулко   отбивали
четверти.   Какими   долгими   они  казались  нам,  эти  каждые
пятнадцать минут! Пробило двенадцать, час, два, три, а  мы  все
сидели молча, ожидая чего-то неизбежного.
     Внезапно  у вентилятора мелькнул свет и сразу же исчез, но
тотчас  мы  почувствовали  сильный  запах  горелого   масла   и
накаленного  металла.  Кто-то в соседней комнате зажег потайной
фонарь. Я услышал, как что-то двинулось, потом все  смолкло,  и
только  запах  стал  еще сильнее. С полчаса я сидел, напряженно
вглядываясь в темноту. Внезапно послышался какой-то новый звук,
нежный и тихий, словно вырывалась из котла тонкая струйка пара.
И в то же мгновение Холмс вскочил с кровати, чиркнул спичкой  и
яростно хлестнул своей тростью по шнуру.
     - Вы видите ее, Уотсон? - проревел он. - Видите?
     Но  я ничего не видел. Пока Холмс чиркал спичкой, я слышал
тихий отчетливый свист, но внезапный яркий свет так ослепил мои
утомленные глаза, что я не мог ничего разглядеть  и  не  понял,
почему  Холмс  так  яростно  хлещет  тростью.  Однако  я  успел
заметить выражение ужаса и отвращения на его  мертвенно-бледном
лице.
     Холмс  перестал  хлестать  и начал пристально разглядывать
вентилятор, как вдруг тишину ночи прорезал такой ужасный  крик,
какого  я  не  слышал  никогда  в  жизни.  Этот хриплый крик, в
котором смешались страдание, страх  и  ярость,  становился  все
громче  и  громче. Рассказывали потом, что не только в деревне,
но даже в отдаленном домике священника крик этот разбудил  всех