- Может быть, приблудная? Давайте впустим. Дадим ей кусок гуся.
     Я включил свет в этой кухне и открыл дверь. Мариэтта  Фэблон  вползла
на ступеньки. Она поднялась на колени. Ее руки обхватили мои ноги.  На  ее
груди на стеганом халате была кровь. Глаза широко раскрыты и блестели, как
серебряные монеты.
     - Пристрелите меня.
     Я спустился и поддержал ее.
     - Это вы, Мариэтта? Кто это вас?
     Она глотала ртом воздух.
     - Любовник.
     Остаток ее жизни ушел с этими словами. Я чувствовал, как он  покидает
ее тело.



                                    16

     В двери показался Питер. Он не стал проходить в  наружную  кухню.  Ее
заполнила смерть.
     - Что она сказала?
     - Она сказала, что ее застрелил любовник. Кого она имела в виду?
     - Мартеля, - автоматически сказал он. - Она мертва?
     Я посмотрел на нее. Смерть как бы уменьшила ее в  размерах.  Будто  я
смотрел на нее через другую сторону бинокля.
     - Боюсь, что да. Вы бы лучше позвонили в полицию. Затем скажите отцу.
     - А нужно ли ему говорить? Он найдет повод обвинить меня.
     - Если хотите, я скажу ему.
     - Нет, я сам. - Он демонстративно пересек кухню.
     Я вышел  в  ветреную  темноту  и  достал  фонарь  из  машины.  Хорошо
протоптанная дорожка вела от сада Джемисонов к дому Фэблонов. Я решил, что
детские ножки Питера проложили ее когда-то.
     Появились свидетельства, что Мариэтта проползла по  этой  дорожке  от
самого дома: пятна крови и следы от коленей на земле. Ее  розовая  шапочка
свалилась там, где дорожка проходила через пограничные кусты.
     Передняя дверь дома громко хлопала.  Я  вошел  внутрь  и  оказался  в
кабинете. Там над всем главенствовал резной письменный стол девятнадцатого
столетия. Я пошарил в ящиках. Там не было любовного письма Одри  Сильвестр
к Фэблону, но я нашел письмо, заинтересовавшее меня не в меньшей  степени.
Оно было написано миссис Фэблон вице-президентом  банка  "Новая  Гранада",
Панама, Рикардо Розалесом в марте этого  года.  На  довольно  высокопарном
английском в нем  извещалось,  что  специальный  счет,  из  которого  банк
периодически выплачивал ей деньги,  уже  исчерпан  и  не  имеется  никаких
дальнейших инструкций по этому поводу. По установившимся  правилам  банка,
для них, к сожалению, невозможно назвать имя ее патрона.
     На дне ящика я нашел фотографию в рамке. На ней был изображен молодой
лейтенант  авиационных  частей,  который  почти  наверняка  являлся   Роем
Фэблоном. Стекла в рамке не было, и маленькие округлые кусочки снимка были
грубо выковырены. Через минуту я пришел к заключению, что фотография  была
растоптана  острым  женским  каблучком.  Я  подумал:  как  давно  Мариэтта
растоптала изображение своего мужа?
     В том же ящике я нашел тонкие  мужские  часы  с  четырьмя  латинскими
словами, выгравированными на крышке: матиус анимис  аманд  амантур.  Я  не
знаю латинский, но "аманд" значит что-то насчет любви.
     Я снова посмотрел на фото Фэблона. Для моего  натренированного  глаза
его голова казалась сделанной из грубой, пустой внутри бронзы. Он выглядел
темным и решительным - тип мужчины, в которого дочь могла влюбиться.  Хотя
он был красив, а Мартель  нет,  я  полагаю,  можно  уловить  их  некоторое
сходство, достаточное, впрочем, чтобы Мартель мог вскружить ей  голову.  Я
положил снимок и часы обратно в ящик.
     Свет все еще горел в гостиной, где недавно я разговаривал с Мариэттой